Рапорт священника В. Эрастова резолюцией архиепископа Афанасия от 19 декабря 1841 г. за № 3991 сдан «в Консисторию для законного рассмотрения». Так возникло в Новочеркасской духовной консистории «дело» по обвинению священником Эрастовым протоиерея Александровского в том, что Александровский: 1) совершил погребение убитого на дуэли поручика Лермонтова — «честне»; 2) полученных за погребение денег — 200 руб. ассигнациями — в братскую кружку не внес; 3) в метрики погробение до 5-го декабря с 15 июля не записал. Побуждениями для доноса священника Эрастова были два желания: 1) избежать законной ответственности за проступок протоиерея Александровского, похоронившего по христианскому чиноположению убитого на дуэли, 2) полученное протоиереем Александровским вознаграждение сделать предметом причтового раздела, к чему побуждала Эрастова, как увидим ниже, забота о низших членах причта, которых он предполагал обиженными.
2) В последствие рапорта священника В. Эрастова Новочеркасской духовкой консисторией определено и архиепископом Афанасием к исполнению утверждено {Определение Новочеркасской дух. консистории от 22 дек. 1841 г. за № 26. Резолюция архиеп. Афанасия от 30 дек. 1841 г. № 4043.}: — послать присутствующему Моздокского духовного Правления протоиерею Семену Рассудову указ, «чтобы он при двух сторонних честного поведения священниках и, если нужно будет, при депутате с светской стороны, производя о погребении протоиереем Александровским тела убитого на дуэли поручика Лермонтова и невнесении его в метрическую книгу, а также и взятии им за погребение cии 200 руб. ассигнациями денег расследование на законном основании, представил оное в Консисторию». Но протоиерею Семену Рассудову не пришлось произвести следствие по указанному делу. На отношение Рассудова от 7 марта 1842 г. за № 2, с просьбою уведомить, согласен ли Эрастов допустить священников Александра Миловидова и Елисея Дьяконского, приглашенных Рассудовым, вместе с ним к порученному следствию, священник Василий Эрастов от 27 марта 1842 года за № 40 ответил следующее: «На запрос Ваш, согласен ли я при производстве исследования о погребении тела дуэлиста Лермонтова с Вами допустить священников Александра Миловидова и Елисея Дьяковского, имею честь сим наперед объясниться, что хотя в запросе Ваше Высокоблагословение и не неволили запрашивать меня, согласен ли я принять Baше Высокоблагословение для производства по тому предмету исследования, и это, конечно, по той, истинно-благородной, для меня обворожительной доверчивости Вашего сердца, но я, к тяжкому моему прискорбию, объясняя себе невыгодно некоторые Вашего Высокоблагословения, моего отца смотрителя, ко мне, бывшему учителю, отношения, никак не могу и теперь принудить себя без особенного насилия принять Вас для производства по тому предмету исследования. После чего, не почитал нужным Вам мое изъявление согласия или несогласия о допущении оных двух священников, покорнейше прошу Ваше Высокоблагословение представить сей мой отзыв куда следует для назначения другого следователя» {Того же дела, л. 7.}. Представляя этот отвод от производства следствия, протоиерей Рассудов заявляет о своем глубоком огорчении по поводу отзыва Эрастова, заявляет о своем всегда добром отношении к нему во время службы учителем в Моздокском духовном училище, не смотря на несносность характера Эрастова, и просит назначить другого следователя по данному делу {Рапорт протоиерея С. Рассудова от, 11 сент. 1842 г. за № 3.}. В виду этого, определением Новочеркасской духовной консистории от 9 июня 1842 года за № 2802 — предложено было Моздокскому духовному Правлению назначить новых следователей {Того же дела л. 9. Указ консистории до неизвестной причине исполнением замедлился, чем вызван был указ дополнительный — от 25 авг. 1842 года за № 4508.}.
3) По назначении следователями по данному делу священников Михея Кудрявцева и Андрея Воинова и по выполнении ими порученного следствия, следственное дело было представлено в Новочеркасскую духовную консисторию при рапорте от 22 октября 1842 г. за № 670 с мнением Моздокского духовного Правления, что из дела не видно, чтобы над Лермонтовым было совершено полное христианское погребение, а равно не видно, что Александровский один воспользовался взятыми им за погребение 200 руб. ассигнациями, а точная проверка заявления Эрастова в данное время затруднительна за выездом из Пятигорска многих принимавших участие в погребении Лермонтова лиц. Однако факт получения протоиереем Александровским от капитана Нижегородского драгунского полка Столыпина вознаграждении «за погребение» поручика Лермонтова был установлен {Того же дела л. 21.}. Но протоиерей Александровский, принимая участие в погребении М. Ю. Лермонтова, руководился не только личным усмотрением, но имел для себя некоторые оправдательные документы, а именно:
1) Свидетельство ординатора Пятигорского военного госпиталя лекаря Барклая-Де-Толли от 10 июля за № 34, в котором было прописано: «Тенгинского пехотного полка поручик Михайло Юрьев сын Лермонтов, двадцати семи лет от роду, холост, Греко-Российского Вероисповедания, застрелен противником на поле близ горы Машук 15-го числа июля вечером. Потому тело Лермонтова может быть предано земле по христианскому обряду. В чем подписом и приложением герба моего печати свидетельствую».
2) Отношение Пятигорского Окружного Начальника и Коменданта полковника Ильяшенкова от 16 июля 1841 г. за № 1368 с надписью: «О самонужнейшем», с сообщением о сделанном им распоряжении по делу об обстоятельствах смерти Лермонтова: «О доставлении просимого вами сведения на счет погребения застреленного поручика Тенгинского пехотного полка Лермонтова я вместе в сим предложил следователям — Пятигорскому плац-майору г. подполковнику Унтилову».
4) Отношение следователей Подполковника Унтилова, Заседателя Черепанова, Квартального надзирателя Марушенского, Исправляющего должность стряпчего — Ольшанского 2-го и Корпуса жандармов подполковника Кувшинникова от 17 июля 1841 года за № 55 на имя протоиерея Александровского, такого содержания: «Вследствие предписания Пятигорского Коменданта, Окружного Начальника г. полковника и кавалера Ильяшенкова от 16 июля за № 1367 честь имеем уведомить Ваше Высокоблагословение, что Тенгинского пехотного полка поручик Лермонтов на дуэли 15-го числа убит отставным майором Мартыновым. И потому мы полагали бы, что приключившаяся Лермонтову смерть не должна быть прочтена к самоубийству, лишающему христианского погребения. Не имея в виду законоположения, противящегося погребению поручика Лермонтова, мы полагали бы возможным предать тело его земле, так точно, как в подобном случае камер-юнкер Александр Сергеев Пушкин отпет был в церкви Конюшен Императорского Двора в присутствии всего города».
Располагая приведенными выше документами, протоиерей Александровский и чувствовал себя в праве принять участие в погребении Лермонтова. Сверх того, вследствие отношения Коменданта полковника Ильяшенкова от 16 июля 1841 года за № 1365, протоиерей Павел Александровский, согласно ст. 1686 т. V свода военных постановлений, присутствовал при описи имущества, оставшегося после Лермонтова.
Когда следственная комиссия в составе священников Михея Кудрявцева и Андрея Воинова, от 11 сент. 1842 года на № 11, допросила протоиерея Александровского: похоронен ли им по христианскому обряду убитый на дуэли поручик Лермонтов; если похоронен, то вписан ли в метрические книги; если вписан, то при какой церкви и сколько было взято за погребение и почему деньги эти не внесены в доходную кружку причта, протоиерей Александровский того же числа за № 5 ответил на предъявленный ему запрос ссылкою на приведенные выше документы. В ответе этом отмечаются некоторые важные обстоятельства, сопровождавшие смерть Лермонтова и выражающие отношение к нему тогдашнего Пятигорского общества. Протоиерей Александровский пишет: «При извещения о смерти Тенгинского пехотного полка поручика Лермонтова князьями Васильчиковым, Трубецким и капитаном Столыпиным, родственником умершего, и как скоро доставлено было мне медицинское свидетельство от лекаря Пятигорского военного госпиталя ординатора Барклая-де-Толли и отношение следственной комиссии об обстоятельстве смерти Лермонтова за № 1368 о неимении препятствий к его погребению, по личном уверении служащего в Собственной Его Императорского Величества Канцелярии князя Васильчикова и других важных особ, что для погребения тела поручика Лермонтова на фамильном кладбище Пензенской губернии в селе Тарханах непременно будет исходатайствовано Высочайшее соизволение, по просьбе их, я прибыл в квартиру умершего для препровождения тела до склепа. К церемонии этой приглашался и священник Василий Эрастов чиновником 5-го класса Дмитриевским, служащим по особым поручениям у Главноуправляющего Грузией, но он Эрастов не только отказался присутствовать при том, но с намерением, вероятно, скрылся из квартиры своей, спрятавши от церкви ключ, дабы невозможно было взять ризницы, и тем заставил отпустить всех важных особ, присутствовавших в то время при церемонии, себя же разыскивать по городу около двух часов — об этом может подтвердить причт, а в отказе его присутствовать по приглашению при церемонии — удостоверить чиновник Дмитриевский и слышавший это священник Афанасий Петров — заштатный, бывший в то время близ церкви и дьячок Остроумов, приезжавший вместе с тем чиновником для взятия ризницы. Погребение по Лермонтове отправляемо не было, что могут подтвердит дьячок Остроумов и пономарь Дьяченко, и пришедший от вечерня к церемонии диакон Мадритов и пономарь Веселовский, а по начале — до самого склепа тело провожено было с пропетием «Святый Боже». В метрической книге Пятигорской церкви Лермонтов записанным значится. За провожание присутствующему духовенству было пожертвовано Столыпиным пятьдесят рублей ассигнациями, из которых удовлетворены были — диакон — депозитным билетом в три рубля серебром, и три причетника — двадцать пять рублей ассигнациями, остальные же поступили мне, и независимо от сих за нахождение мое при описи имущества Лермонтова пожертвовано было собственно мне пятьдесят рублей ассигнациями, о усердии же на раздачу нищим и бедного состояния людям, поручения сего мне объявить считаю неприличным. Если же найдете необходимо нужным, то можете запросить самого Столыпина. Независимо от сего, если священник Василий Эрастов претендует на невзнос мною в кружку непринадлежащих разделу на его часть — 50 рублей денег ассигнациями, данных присутствующему причту, то более того я и причт можем претендовать на невзнос им, священником Эрастовым, впоследствии полученных от полковника Симборского за исправление христианской обязанности пятьдесят рублей серебром, которые не внес в кружку, исправляя на моей седмице за отсутствием моим по делам службы по распоряжению от Епархиального Начальствам» {Там же, л.л. 24-25.}.
За исключением очевидных личных недоразумений между членами пятигорского причта по вопросу о разделе получаемых за требоисправления денег, остается для нас совершенно несомненным, что 1) протоиерей Павел Александровский принял участие в церемонии похорон Лермонтова не по корыстно-денежным соображениям, а во внимание к усиленно-выраженному общественному мнению и на основании имевшихся у него документов о беспрепятственности погребения по христианскому чиноположению.
2) Священник Василий Эрастов противился церковной церемонии проводов тела Лормонтова не по одним только принципиальным мотивам.
3) Пышная церемония проводов праха Лермонтова с участием духовенства в облачении и хора с пением «Святый Боже»... не была, однако, полным церковно-погребальным чинопоследованием, хотя до известной степени успокаивала общественное мнение молитвенным участием в проводах поэта со стороны представителей Церкви. Эти последние соображения, на наш взгляд, в значительной степени подтверждаются весьма интересным показанием участника исследуемого дела коллежского секретаря Рощановского. Отвечая от 10 октября 1842 года за № 23 на запрос следователей священников Кудрявцева и Воинова по делу о погребении Лермонтова, Рощановский пишет: «1-е, в прошлом 1841 году в июле месяце, кажется, 18 числа в 4 или 5 часов пополудни, я, слышавши, что имеет быть погребено тело умершего поручика Лермонтова, пошел, по примеру других, к квартире покойника, у ворот коей встретил большое стечение жителей г. Пятигорска и посетителей минеральных вод, разговаривавших между собою: о жизни за гробом, о смерти, рано постигшей молодого поэта, обещавшего многое для русской литературы. Не входя во двор квартиры этой, я с знакомыми мне вступил в общий их разговор, в коем, между прочим, мог заметить, что многие как бы с ропотом говорили, что более двух часов для выноса тела они дожидаются священника, которого до сих пор нет. Заметя общее постоянное движение многочисленного собравшегося народа, я, из любопытства, приблизился к воротам квартиры покойника и тогда увидел на дворе том, не в дальнем расстоянии от крыльца дома стоящего о. протоиерея, возлагавшего на себя епитрахиль; в это самое время с поспешностью прошел мимо меня во двор местной приходской церкви диакон, который тотчас, подойдя к церковнослужителю, стоящему близ о. протоиерея Александровского, взял от него священную одежду, в которую немедленно облачился, и принял от него кадило. После этого духовенство это погребальным гласом обще начало пение: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас», и в этим вместе медленно выходило из двора этого; за этим вслед было несено из комнат тело усопшего поручика Лермонтова. Духовенство, поя вышеозначенную песнь, тихо шествовало к кладбищу; за ним в богато убранном гробе было попеременно несено тело умершего штаб- и обер-офицерами, одетыми в мундиры, в сопровождении многочисленного народа, питавшего уважение к памяти даровитого поэта, или — к страдальческой смерти его, принятой на дуэли. Таким образом, эта печальная процессия, достигла вновь приготовленной могилы, в которую был опущен в скорости несомый гроб без отправления по закону Христианскому обряда: в этом я удостоверяю, как самовидец. Но было ли погребение сему покойнику отпеваемо о. протоиереем в квартире, я этого не знаю, ибо не видел, не слышал оного и даже тогда не был во дворе том». Показания поэтому делу участвовавшего в проводах тела Лермонтрва духовенства согласно: диакон Василий Мадритов, пономарь Феодор Веселовский и дьячок Николай Остроумов, согласно показали, что, погребение пето не было и что они вознаграждение, от протоиерея Александровского за проводы тела Лермонтова подучили.
4) Однако дело о погребении Лермонтова этим не кончилось. Священник Василий Эрастов по следственному делу об обстоятельствах погребения Лермонгова представил в Моздокское духовное Правление обширный рапорт от 22 марта 1843 года за № 7 с разбором всех обстоятельств дела. В рапорте своем священник Эрастов выражает свое мнение, что а) запись смерти Лермонтова: по госпиталю в метрике совершена; протоиереем Александровским не в свое время, а по окончании 1841 года; савершена незаконно, потому, что Лермонтов, был здоровым и в госпитале не состоял;
б) что дуэлист М. Лермонтов действительно был погребен, честнее, потому что из церкви были взяты подсвечники, кадильница, ризница, словом — все потребное для погребения; протоиерей в священном облачении предшествовал гробу; диакон, подоспевши от вечерни и приим благословение для облачения у ворот квартиры, в стихаре и, с кадильницей и в руке сошествовал и клир, следуя в стройном чине, по начале от протоиерея воспевал Ангельскую песню «Святый Боже». На подсвечниках ярко пылали свечи белояровые; толпа народа обоего пола, вызванная вечерней порой и редкостью таковой романической процессии, сопровождая, молилась под печальное пение. Погребен он, Лермонтов, отнюдь не вне кладбища или на госпитальном, но на градовом Пятигорском. Над телом Лермонтова предварительно производилось причетниками двое если не все трое, суток непрерывно чтение святой Псалтири. В деснице М. Лермонтова имеется разрешительная молитва, каковая ясно должна показывать, что обряд погребения совершен во коей его полноте. И протоиерей, наконец, принял приглашение или поручение раздать, разумеется, по душе М. Лермонтова, милостыню нищим и бедного состояния людям и, быть может, сие поручение исполнил свято. Благочесивый же обычай раздавать милостыню по усопшим христиански и честно погребенным весьма древене и похваляем святыми отцами.
в) Наряда к церемонии, а потому и самой церемонии не было ни о стороны не было ни со стороны военной, ни со стороны гражданской. А составлял, церемонию, по всей справедливости, протоиерей Александровский с клиром. Толпа же праздных людей обоего пола и разного звания сопровождала процессию частью по любопытству, а частью — дабы помолиться». Далее священник Василий Эрастов в своем рапорте говорит, что сам лично он отказался идти на похороны Лермонтова, не решаясь на нарушение церковных правил, а предъявляя претензию на внесение в церковную кружку полученных на погребение Лермонтова денег, он, Эрастов, имел в виду интересы низшего причта, который, по его предположению, оставался не вознагражденным {Там же, л. л. 33-34.}.
Отвечая, по предложению Моздокского духовного Правления, на обвинительные соображения священника Василия Эрастова, протоиерей Павел Александровский не только в достаточной по нашему мнению, мере освобождает себя от предъявляемых к нему обвинений, но и дополняет картину погребения Лермонтова новыми яркими штрихами, что для нас в минуту воспоминаний о великом поэте и представляется особенно ценным. Между прочим, отвечая на указание о неправильности записи но госпитальной книге Лермонтова, в госпитале не состоявшего, протоиерей Александровский пишет: «Поручик Лермонтов состоял на службе в Тенгинском пехотном полку. Праздно жить в Пятигорске при июлях, по всей вероятности, он не мог, а только — для пользования оными при болезни; в противном случае, самое местное военное начальство не потерпело бы продерживать уклоняющегося от службы. Все же обер-офицеры, воспользовавшись отпуском на воды, пользуются казенными прогонами и содержанием госпиталя, а не пользоваться последним, вероятно, была добрая воля Лермонтова. Был ли Лермонтов в добром здоровье или одержим какою болезнью? — Ни первого доказать полагательно священник, ни последнего я подтвердительно сказать не можем, только данное свидетельство Пятигорского военного госпиталя ординатором Барклай-де-Толли удостоверило меня, что Лермонтов должен был числиться в госпитале и потому записан в свое время в имевшуюся у меня тетрадь умирающих там, которые впрочем вносились в должное время в конечный листок метрики...... По свидетельству лекаря, что Лермонтов застрелен противником на июле близ горы Машук м по просьбе других обращавшихся ко мне лиц: князей Васильчикова, Трубецкого, капитана Столыпина и других — послать причетников для чтения Псалтыря, не имея причины отказать, на основании Правил Кормчей книги, посылал я, с предварением по тщательном от них разведании об умершем; разрешил — читать по приглашению.» Далее протоиерей Александровский говорит, что сопровождать тело Лермонтова он решился по строгом уверении, что самоубийства в данном случае не было и что на перевезение тела Лермонтова в Тарханы будет непременно исходатайствовано Высочайшее соизволение. В указываемой же священником Эрастовым толпе, окружавшей гроб Лермонтова, протоиерей Александровский отмечает преобладание лиц, одетых в военной форме — штаб и обер-офицеров, кавалерийских, гвардейских, артиллерийских, штабных, армейских и других корпусов, придворных и прочих чинов, многих с княжеским достоинством. Опровергая далее взводимые на него Эрастовым обвинения в последовательном порядке доводами и фактами, отчасти уже. отмеченными, протоиерей Александровский, в конце своегo объяснения, говорит, что он не смеет входить в рассуждение о соглашении и единении закона гражданского и постановлениями церковными о дуэлистах, но в оправдание свое свидетельствует, что на доказательства его при прении лично с гражданскою властью, где и необходимо было бы присутствие священника Эрастова, самые блюстители закона и порядка — г.г. стряпчий, чиновник жандармский, кроме следователей, прямо объявили, что не имеется в виду законоположения, противящегося преданию тела поручика Лермонтова земле, и что приключившаяся ему смерть, полагали бы, не должна быть прочтена к самоубийству, лишающему христианского погребения {Там же, л. л. 36-37.}. Независимо от письменных показаний, протоиерей Александровский в июле 1843 года был вызван для личных объяснений уже в учрежденную с 1 янв. 1843 года Кавказскую духовную консисторию. В состоявшемся 28 июля 1843 года определении Кавказской духовной консистории по делу о погребении Лермонтова прописано, между прочим: «Из дела сего видно: 1) что христианского погребения над телом наповал убитого пулею на дуэли г. поручика Лермонтова протоиереем Александровским отправляемо не было, но только, по удостоверению, как самого Александровского, так диакона Мадритова, причетников Веселовского и Остроумова и коллежского секретаря Рощиновского, тело его провожаемо было с квартиры до склепа с пением «Святый Боже»;
2) Погребение его, г. Лермонтова в метрическую книгу внесено ло надлежащему, что ясно усматривается из справки;
3) По изъяснению протоиерея Александровского, за провожание тела г. Лермонтова пожертвовано было г. капитаном Столыпиным не двести рублей, но только пятьдесят на ассигнации, из коих удовлетворены были: диакон депозитным билетом в три рубля серебром и три причетника двадцатью рублями на ассигнации, остальные же поступили ему Александровскому. Из каковых обстоятельств видно, что протоиерей Александровский, хотя настоящего погребения христианского над телом поручика Лермонтова и не совершал; но не следовало и провожать его, яко добровольного самоубийцу, в церковном облачении и с подобающею честью, в противность выше приведенных узаконений {В справке консистория отмечены для руководства по разбираемому вопросу следующие узаконения: 1) Кормчей книги 1-й части в 14 правиле Тимофея Архиепископа Александрийского: «Аще убо кто сам себе убиет, или заколет, или удавит, приношение не пронесется за него, токмо аще не будет воистину ум погубил, подобает боях причетником испытовати о сем со истязанием». 2) XIII-го тома Устава врачебного в статье 370: «Тело умышленного самоубийцы надлежит палачу в бесчестное место оттащить и там закопать». 3) ХV-го тома уголовных законов в ст. 347: «Самоубийца лишается христианского погребения, если доказано будет, что он лишил себя жизни не в безумии и не в беспамятстве». В свое время по ходу этого же дела Новочеркасская духовная консистория, руководствуясь этими же узаконениями и приводя их на справку, считала их для разрешения данного вопроса не вполне определительными. — В определении Новочеркасской духовной консистории от 6 ноября 1842 года за № 502 сказано: «Как дело, при сем рапорте представленное заключает в себе немалую важность, ибо поручику Лермонтову последовала смерть не натуральная и не насильственная, а на дуэли самоохотная, следовательно он более принадлежит к самоубийцам, нежели к числу умерших натурально, или насильственно, и потому обратить сие дело в Духовное Правление при указе с тем, дабы оно дополнило оное дело чрез кого следует отобранном доказательства от доносителя священника Эрастова против наветов протоиерея Александровского и причта и прочими обстоятельствами, могущими по доказательству Эрастова открыться, представило немедленно в консисторию. Потому во-первых, что о разрешении сего обстоятельства может быть окажется необходимым представлять Святейшему Синоду, ибо о смерти дуэлистов прямых законов нет, т.е. к насильственной ли ее причислить, или к самоубийству, и какому духовному наказанию должен подвергаться убивший его майор Мартынов. И, во-вторых, что священник Эрастов в конце уже 1841 года доносил, что погребения убитого на дуэли 15 июля в метрике не записано, по справке же в консистории напротив оказалось, что оно в метриках записано в свое время, следовательно священник Эрастов в сем случае доносит ложно». Определение это, по утверждении Епархиальным Епископом, сообщено Моздокскому духовному Правлению к пополнению указом Новочеркасской духовной консистории от 6 дек. 1842 года за № 6148 (Там же, листы 13-14, 16-18). Этим указом дело о погребении Лермонтова в Новочеркасской духовной консистории и закончено, продолжение же его и совершенное окончание значится уже в делах учрежденной с 1-го января 1843 года Кавказской духовной консистории.} потому за свой поступок, вероятно, более из интереса происшедший, нежели от неведения законов, взыскать с него Александровского в пользу бедных духовного звания двадцать пять рублей ассигнациями, а причт, с ним участвовавший и яко им самим в сей поступок вовлеченный, от взыскания освободить. Затем обязать их всех подпискою с подтверждением впредь подобных самоубийц церковной чести не уподоблять. Доносителю же священнику Эрастову, не участвовавшему в выносе тела Лермонтова, вероятно, с намерением, из опасения ответственности, в части доходов, в сем случае протоиереем Александровским полученных, отказать, тем более, что участвовавший причт оными удовлетворен, а Александровский за свой поступок подвергнут взысканию, о чем к сведению и для объявления кому следует со взысканием с протоиерея Александровского означенных 25 рублей денег предписать духовному Пранлению». На определении консистории последовала резолюция Преосвященного Иеремии, Епископа Кавказскаго и Черноморского от 29 июля 1843 года за № 1210 таковая: «Кроме штрафных, взыскиваемых с протоиерея, взыскать с него и с прочих на тот же предмет деньги, данные за провод, как стяжание неправедное; прочее утверждается» {Там же, л. л. — 41-43.}. В силу этой резолюции денежное взысканию коснулось и причта Пятигорской Скорбященской Церкви, участвовавшего в погребении Лермонтова {В заседании Кавказской духовной консистории 10 авг. 1854 года слушали: дело, начавшееся 19 декабря 1841 года, о погребении Пятигорской Скорбященской церкви протоиереем Павлом Александровским тела наповал убитого пулею на дуэли поручика Лермонтова. По справке оказалось, что по делу сему, на основания определения Кавказского Епархиального начальства, состоявшегося 29 Июле 1843 года, взысканы с протоиерея Александровского в пользу бедных духовного звания 25 рублей ассигнациями, равно взысканы с него протоиерея и прочего причта и полученные ими за провод тела Лермонтова 33 руб. 32 коп. ассигнациям же тоже на бедных духовного звания. Приказали: за взысканием с протоиерея Александровскаго и причта положенной пени, дело сие, посчислив конченным, сдать в архив». (Там же, л. 48).}
Тело М. Ю. Лермонтова, как известно, было перевезено из Пятигорска в с. Тарханы Пензенской губернии и погребено в фамильном склепе Арсеньевых. Об этом в делах Кавказской консистории также имеется документ. Обер-Прокурор Святейшего Синода граф Ник. Ал. Протасов, отношением от 2 января 1842 года за № 600, уведомил Высокопреосвященного Афанасия, Архиепископа Новочеркасского, что Государь Император, снисходя на просьбу помещицы Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, урожденной Столыпиной, изьявил Высочайшее соизволение на перевоз из Пятигорска тела умершего там в июле месяце прошедшего года внука ее Михаила Лермонтова Пензенской губернии, Чембарского уезда, в принадлежащее ей село Тарханы для погребении на фамильном кладбище, с тем, чтобы помянутое тело закупорено было в свинцовом и засмоленном гробе и с соблюдением всех предосторожностей, употребляемых на сей предмет. О том же было сообщено и Преосвященному Пензенскому для зависящего от него в сем следует по духовной части распоряжения, а Новочеркасская духовная консистория указом от 28 февр. 1842 года за № 699 уведомила священнослужителей г. Пятигорска, согласно резолюции Высокопреосвященного Аыанасия от 8 февр. 1842 года за № 396: «Уведомить о сем указе священнослужителей г. Пятигорска». Замечательно употребленное при этом выражение: «для зависящего в чем следует по духовной части распоряжения». Ни в отношениях г. Обер-Прокурора Свят. Синода графа Протасова к Преосвященным — Новочеркасскому и Пензенскому, ни в резолюции Высокопреосвященного Афанасия, ни, тем более, в указе Новочеркаской консисторий священнослужителям г. Пятигорска, которым и придется исполнять сделанное распоряжение, не говорится определенного слова, может ли быть допущена при проводах тела Лермонтова религиозно-церковная процессия. Все оставляется на усмотрение непосредственных людей жизни, которые, в случае каких-либо недоразумений, оставляются ответственными: и во всяком случае не безвинными пред высшею церковною властью. Не мудрено поэтому, что после сложного дела о погребении Лермонтова, нами рассмотренного, после перевезения тела Лермонтова в имение его бабушки в с. Тарханы Пензенской губернии, после уплаты протоиереем Александровским и причтем Скорбященской Пятигорской церкви, за исключением священника Эрастова, наложенной на них денежной пени за сопровождение тела Лермонтова погребальным пением Трисвятой песни, — недоразумения по возникшему в связи с преждевременной трагической смертью Лермонтова вопросу об участии служителей Церкви в общественной молитве за убиенных на дуэли не закончились и, спустя сорок лет после вызвавшего вопрос печального инцидента, снова возродились в связи с именем великого поэта М. Ю. Лермонтова, в том же Пятигорске, и деятельным лицом в этих недоразумениях оказался тот же священник Василий Эрастов, уже в сане Пятигорского соборного протоиерея.
В 1881 году 15 июля исполнилось сорок лет со дня смерти М. Ю. Лермонтова. Городское и курортное общество, желая почтить память поэта общим собранием и молитвою об упокоении ого мятежной души, обратилось к протоиерею Пятигорского собора Василию Эрастову с просьбою отслужить 15 июля торжественную панихиду по Лермонтове по случаю юбилейного дня 40-летия со дня его смерти в городском соборе. Протоиерей Эрастов отказался пойти на встречу желаниям общества, ответив от имени причта Пятигорского Спасского собора, за своею и псаломщика Григория Погорелова подписью, отношением на имя Городского Головы, от 9 июля 1881 года за № 271, что священно и церковно-служители Спасского Пятигорского собора «не могут совершить 15 июля в соборе панихиды по Лермонтове, как убитом на дуэле; над коим посему же, какие оказывается по справке; в метрических за 1841 год год № 85, мужского пола, книгах Скорбященской Церкви не было совершено и погребения по церковному чиноположению».
Получив отказ протоиерея Эрастова, городское общество чрез Городского Голову Карпова обратилось телеграммою из Пятигорска от 9 июля 1881 года за № 501 к Епископу Кавказскому и Екатеринодарскому Герману в таких выражениях: «Настоятель Пятигорского собора отказался служить панихиду 15 июля по желанию общества городского и находящегося на минеральных водах по покойном поэте Михаиле Лермонтове в день его смерти, последовавшей сорок лет от поединка в Пятигорске. По поручению того же общества ходатайствую у Вашего Преосвященства разрешить панихиду тем более, что Лермонтов было погребен по церковному обряду покойными настоятелем Александровским, что всему городу известно и самому Эрастову. Ответ уплачен двадцать слов. Пятигорский Городской Голова Карпов {Данные по вопросу о молитвенном воспоминании М. Ю. Лермонтова по случаю 40-летия со дня его смерти заимствуются из хранящегося в архиве Кавказской духовной консистории «Дела» 1-го стола по описи 1881 года за № 5.}. На телеграмму Карпова поступил следующий ответ Преосвященного Германа: «Пятигорск, Городскому Голове Карпову. По короткой телеграмме Вашей нельзя составить ясного понятия о деле и постановить решения. Если протоиерей Эрастов поступает вопреки духовных правил и своих духовных обязанностей, то об этом надо подать мне письменную жалобу с точным изложением всех обстоятельств и доказательстве обвинения. Герман, Епископ Кавказский».
Таким образом, Проосвященный Герман пожелал дать делу формальное направление, не решая вопроса по-существу и не затребовав возможных по делу справок из находившихся под руками дел. Вследствие приведенной телеграммы Пятигорский Городской Голова, от 11 июля 1881 года за № 686, обратился к Преосвященному Герману, Епископу Кавказскому и Екатеринодарскому и Кавалеру с рапортом следующего содержания: «На телеграмму Вашего Преосвященства спешу указать то, что есть в консистории переписка за 1841 год о смерти Лермонтова, которая служит фактом, что при погребении его тела на общем Пятигорском кладбище оно было отпето по христианскому обряду покойным настоятелем Пятигорской Скорбященской Церкви, Павлом Александровским, допустившим это, может быть, — незаконно, а, может быть, совершенно законно, что, конечно, известно только ему, унесшему в свою могилу тайну оправдательного на это факта. Есть еще второе дело в том же или в следующем году о том, что с разрешения Святейшего Синода и Высочайшего соизволения тело Лермонтова перевезено в имение бабушки его в Россию, причем также совершался христианский обряд {Об этом, однако, точных сведений не имеется.}. Все это не безызвестно настоятелю Пятигорского Спасского собора протоиерею Эрастову, доносившему консистории о неправильных действиях Александровского за похороны Лермонтова, зная притом, что он, Александровский не мог отвергнуть по своему сану и мягкосердию просьбы тысячи человек христиан, собравшихся на похороны, о погребении Лермонтова по христианскому обряду. Раз это было допущено, приличествует ли ему теперь ссылаться на какую то отметку, как изволите усмотреть из его отзыва, при сем в копии представляемого, и отказывать в просьбе тысяче человекам, желающим 15-го июля в Спассксом соборе помолиться Господу Богу о прощении всех прегрешений вольных и невольных и о ниспослании вечного покоя тому, которого вся Россия чтит и собирает средства с Высочайшего разрешения на сооружение памятника, чтобы тем увековечить имя гения, принесшего великую пользу в науке народу. Изложив все это по личному свидетельству, я вновь обращаюсь c ходатайством к Вашему Преосвященству о разрешении панихиды телеграммою». Сдав рапорт на почту, Городской Голова Карпов 11-го же июля сообщил о том Преосвященному Герману телеграммой в таких словах: «Отослав просьбу почтою, прошу отыскивать в Консистории дела 41 и 42 годов о Лермонтове». Очевидно, не надеясь на силу своего ходатайства и желая подкрепить его участием гражданской власти, Городской Голова обратился по данному предмету к гражданскому Вице-губернатору Якобсону. В последствие указавнако обращения, Вице-губернатор, в свою очередь, подкрепил ходатайство Карпова о панихиде в память Лермонтова своей телеграммой на имя Преосвященного Кавказского, Епископа Германа, от 12 июля 1881 года за № 778 в таких словах: «Пятигорское общество и приезжие, желая чествовать 15 июля память поэта Лермонтова, обратились к местному протоиерею с просьбой совершить панихиду по покойному, но получили отказ; имея в ввиду, что Лермонтов 40 лет назад погребен по обряду Православной Церкви и 1871 года состоялось Высочайшее повеление о постановке здесь памятника Лермонтову, испрашиваю благословения Вашего Преосвященства и разрешения протоиерею телеграммою отслужить просимую панихиду в Городском соборе. 15-го июля. Вице-Губернатор Терской области Якобсон».
В ответ на эти ходатайства, в Пятигорске были получены две телеграммы Преосвященного Германа такого содержания. 1) «Пятигорск. Вице-Губернатору Якобсону. Протоиерею Эрастову дозволено совершить панихиду 15-го сего июля об упокоении души поэта Лермонтова. Герман, Епископ Кавказский»; 2) "Пятигорск. Протоиерею Василию Эрастову. В удовлетворение заявленных мне желаний со стороны почитателей поэта Лермонтова дозволяется совершить об упокоении души его панихиду в соборе 15-го сего Июля. Герман, Епископ Кавказский: {Архив Кавказской духовной консистории. Дело 1-го стола по описи за 1881 год № 5, л. л. 79-86.}
В 1901 году, в шестидесятую годовщину смерти Лермонтова, по свидетельству заслуженного Профессора Императорской Киевской духовной Академии, протоиерея Киевского Свято-Владимирского Собора И. Н. Королькова в Пятигорске была совершена торжественная панихида по Лермонтове уже беспрепятственно.
Наконец в том же 1901 г., редактором газеты «Северный Кавказ» Дм. Евсеевым, по случаю 60-летия со дня смерти Лермонтова, в виду многочисленных заявлений, сделанных в редакцию газеты разными лицами из обывателей г. Ставрополя о желании почтить память поэта панихидою в кафедральном соборе в день Св. Владимира — 15 июля, было подано прошение Преосвященному Агафодору, Епископу Ставропольскому и Екатеринодарскому о разрешении панихиды. На прошении этом последовала резолюция Преосвященного Агафодора, от 11 июля 1901 года за № 6049, такого содержания: «Совершить панихиду по М. Лермонтове 15 июля в Ставропольском Кафедральном соборе разрешается, о чем и сделать надлежащее распоряжение, поставив в известность просителя». Резолюция эта сообщена Настоятелю Ставропольского Кафедрального собора к исполнению и редактору «Северного Кавказа» Д. И. Евсееву к сведению. Так закончилась своеобразная борьба около смерти и могилы Лермонтова и ему пришлось пережить судьбу воспетого им Измаил-Бея: всю жизнь вызывавший людей и судьбу на спор и борьбу и после смерти оставил поводы и мотивы к столкновениям и недоразумениям. И зная жизнь и поэзию Лермонтова, мы, по прочтении телеграмм Епископа Германа и резолюции Преосвященного Агафодора, чувствуем духовное облегчение от их примирительного тона; думаем, что бурный дух раба Божия Михаила нуждается в молитве нашей, заслуживает этой молитвы по содержанию поэзии Лермонтова, и верим, что Господь услышит нашу молитву за того, кто, наряду с мятежом духа, сам в минуты грусти твердил молитву чудную, переживал ее благодатную силу и получал умиротворение пред лампадой, веткой Палестины и образом Божией Матери.
Леонид Соколов.
|
На главную страницу www.BibleApologet.narod.ru
 |