ПОСЛЕДНИЙ РАЗГРОМ ИУДЕИ

Ф.В. ФАРРАР

     Император Клавдий сначала был намерен предоставить царство Иудейское единственному сыну своего друга Марка Юлия Агриппы I. Но юному Агриппе {1} тогда было всего лишь 17 лет от роду, а всемогущие вольноотпущенники Клавдия Нарцисс и Паллас убедили его, что юноша никак бы не мог справиться со столь большим и беспокойным царством. Поэтому в Сирию отправлен был в качестве префекта Кассий Лонгин, в Палестину же назначен прокуратором Куспий Фад, а юный Агриппа должен был остаться не у дел.

     Куспий Фад сначала правил деятельно, но скоро он причинил большую неприятность иудеям, потребовав, чтобы стража при первосвященнических одеждах, перед тем возвращенная иудеям, вновь была передана римлянам. Когда первосвященником был Гиркан II, то он обыкновенно хранил эти драгоценные одежды с украшавшим их нагрудником из драгоценных камней, в хасмонейском замке Барис, примыкавшем к храму. Когда Ирод Великий преобразил эту крепость Барис в замок Антонии, они все еще оставались там под присмотром царя. По какому-то странному недосмотру они не были удалены, когда замок был передан римскому гарнизону. Дело было серьезное, потому что римляне, не выдавая одежд, могли во всякое время прекратить надлежащее исполнение первосвященнического служения. Поэтому Вителлий (в 38 до Р.Х.) доставил иудеям большое удовольствие, передав эти одежды на хранение первосвященнику в храмовой сокровищнице. И вот Кассий Лонгин прибыл с войском в Иерусалим, чтобы потребовать от иудеев выдачи этих одежд; тогда юный Агриппа оказал своим соотечественникам первую важную услугу, убедив императора Клавдия смягчить это требование через допущение некоторого компромисса: охранение храма и одежд было предоставлено Ироду, царю халкидскому, вместе с правом назначать первосвященника. Пользуясь этим правом, он низложил Симона Канферу и возвел в сан первосвященника Иосифа, сына Камова (45 по Р.Х.).

     В управление прокуратора Фада, совпавшее с тем временем, которое часто страдало от продолжительной засухи, произошел тот голод, о котором упоминается в Деян. XI, 28. В это именно время члены царственного дома Адиавенского прославились своей щедрой благотворительностью в Палестине. Царь Изат и его брат и преемник Монобаз сделались прозелитами иудейства и, подвергая опасности самое право свое на трон, приняли даже обрезание. Мать их Елена давно уже также обратилась в иудейство и часто бывала в Иерусалиме, где она вместе с Изатом была погребена в «царских гробницах», в северной части Иерусалима. Ко времени же управления Фада относится мятеж, произведенный дерзким, выдававшим себя за Мессию обманщиком, которого И. Флавий называет Февдой. Фад подавил восстание и рассеял последователей мятежника {2}. Преемником ему в должности прокуратора был Тиверий Александр, александрийский иудей-вероотступник, брат знаменитого Филона, — тот самый, который распял Иакова и Симона, двух сыновей Иуды Гавлонита, и внуков известного разбойника Иезекии, казненного Иродом Великим.

     Когда умер Ирод, царь халкидский (48 г.), император Клавдий возвел на этот вакантный престол Агриппу II (50 г.) и сделал его также начальником храма. Тиверию Александру в качестве прокуратора наследовал Вентидий Куман, который нашел Палестину в состоянии смуты, вызванной непрестанными яростными распрями между иудеями, язычниками и самарянами. В Пасху 48 г. один воин в присутствии многочисленных поклонников совершил неприличие на стенах замка Антонии. Так как Куман не наказал его за это грубое оскорбление религиозных чувств народа, то молодые зилоты напали на римских солдат с камнями. Произошел мятеж, и когда иудеи в ужасе перед римскими солдатами бросились из храма, то при этом было искалечено и задавлено до смерти более 10 000 человек.

     Волнение между тем не прекратилось. В Беф-Гороне, близ Иерусалима, был ограблен и убит некий Стефан, слуга императора, и в наказание за это преступление солдаты разграбили окружающие деревни. Когда они заняты были этим разгромом, один из воинов привел иудеев в невообразимый ужас, разорвав на клочки с богохульными оскорблениями экземпляр Пятикнижия. Это оскорбление привело иудеев в страшную ярость, так что Куман с целью успокоить их принужден был обезглавить этого воина. Затем мятежные самаряне в Эн-Ганниме — том самом пограничном селении, которое некогда отказало Иисусу Христу в позволении пройти через него на Своем пути в Иерусалим, — умертвили одного галилеянина, отправлявшегося на праздник Пасхи, и так как Куман, подкупленный гамарянами, не хотел выслушать жалоб галилеян, то они взялись за оружие и сами решили отмстить за себя, так что римлянам пришлось усмирять их силой оружия. Главным священникам и знатнейшим иудеям, которые, одевшись в саваны и посыпав голову пеплом, умоляли народ усмириться, едва удалось отвратить открытый мятеж. Новому префекту Сирии Уммидию Квадрату удалось кое-как водворить порядок и согласие между враждующими сторонами. Агриппа между тем, находясь в Риме, ходатайствовал перед Клавдием в пользу своих соотечественников и достиг того, что трое из зачинщиков-самарян были казнены, Куман отправлен в ссылку, а его трибун Цел ер отослан в Иерусалим, где его влачили по улицам и затем обезглавили.

     В 56 г. по Р.Х. Клавдий предоставил Агриппе II титул царя, каковой титул мы и встречаем в Деян. XXII, 2, 7 и проч., и отдал ему бывшие тетрархии Филиппа и Лисания. К ним Нерон впоследствии присоединил еще несколько городов.

     В 57 г. прокуратором Иудеи Клавдий назначил Феликса, когда-то бывшего рабом, а теперь вольноотпущенником, — брата своего вольноотпущенника-любимца, в действительности ворочавшего всеми делами империи, богатого Палласа. Это назначение он будто бы сделал под влиянием как Палласа, так и первосвященника Ионафана. Феликс оставался прокуратором в течение нескольких лет и показал, насколько беспорядочным и жестоким может быть управление раба, достигшего власти {3}. Считая себя вполне безнаказанным под протекцией своего брата, почти всецело державшего слабоумного императора в своих руках, он исключительно заботился только о том, чтобы удовлетворять свои страсти и алчность. Будучи некогда рабом, он теперь последовательно был мужем трех цариц. Третьей его женой была Друзилла, которую с помощью некоего обманщика по имени Симон (некоторые предполагают, что это был Симон Волхв), он склонил оставить свою религию и развестись со своим мужем, царем емесским Азизом. Вместе со своим сыном от Феликса она погибла при извержении Везувия в царствование Тита {4}.

     Царство Агриппы II сделалось весьма обширным, когда Клавдий отдал ему и бывшую тетрархию его дяди Филиппа. Но в действительности он был царем почти лишь номинально. Вся Палестина находилась поистине в ужасном состоянии; она кишела разными шарлатанами, разбойниками, фанатиками и ложными мессиями, и повсюду свирепствовали убийства и грабежи.

     Какой-то египетский обманщик увлек за собой огромную массу народа в пустыню Кварантанию, соблазнив всех обещанием, что он избавит страну от римлян посредством особого чуда (Деян. XXI, 38). Феликс вынужден был двинуться против обманщика с войском, напал и рассеял толпу, хотя, как говорит Тацит, своими худообдуманными мерами еще более усилил преступления.

     Даже и в самом Риме иудеи столь взволнованы были ожиданием Мессии, что Клавдий должен был издать особый указ об изгнании их из Рима. Тут мы впервые встречаемся с зловещим названием сикарии {5}, так названных по короткому мечу (сика), который они, скрывая под одеждой, беззастенчиво употребляли в дело открыто и тайно, чтобы отделаться от своих врагов. Эти злодеи, подобно итальянским кинжальщикам средних веков, всегда готовы были продать свои услуги в качестве убийц тому, кто больше даст, и Феликс постыдно пользовался их помощью. Номинально они были ревнителями закона, остатком партии народного любимца, разбойника Иуды Гавлонита. В оправдание тех частых убийств, которые были совершаемы этими кинжальщиками, они ссылались на постановление закона, где внушается вести истребительную войну с идолопоклонниками и предавать их смерти. Хотя Феликс обязан был своим возвышением, по крайней мере отчасти, великодушию первосвященника Ионафана, однако теперь он стал тяготиться его советами и увещаниями и, не видя другого средства отделаться от него, подкупил своего друга Дораса, чтобы тот выдал первосвященника убийцам. Шайка сикариев, будучи допущена в храм, во время жертвоприношения проникла в среду ближайших прислужников Ионафана и умертвила его, осквернив храм его кровью, так как труп его оставлен был в святилище. После этого стало вообще опасным для всякого, кто только нелюб был сикариям, молиться в храме, потому что во всякий момент незримый кинжал мог вонзиться в грудь. «Бог, — говорит И. Флавий, — не мог долее терпеть святилища, столь гнусно оскверняемого». И с этого именно времени начались предзнаменования, что Господь оставил Свой обагренный кровью народ и Свою оскверненную святыню. Священники не раз видели, как огромные бронзовые ворота храма открывались сами собой, и слышали таинственный голос, который страшным тоном провозглашал: «Уйдем отсюда».

     И действительно, время наступило весьма тяжелое. Сами священники всецело заразились господствующими пороками — алчностью, распутством и кровожадностью. Особенно худой славой пользовался дом Анны, и Талмуд переполнен жалобами на эту властолюбивую касту, высшие представители которой беспощадно били, угнетали и морили голодом более скромных представителей сынов Аарона. Целые вооруженные толпы слуг они отправляли для насильственного взимания своих законных или незаконных поборов. После умерщвления Ионафана бывший первосвященник Анания, сын Набида, по-видимому, пользовался некоторым авторитетом в качестве председателя синедриона (Деян. ХХШ). Это именно он навлек на себя гневный укор со стороны ап. Павла, когда первосвященник в вопиющее нарушение справедливости приказал своему слуге бить апостола по лицу. «Бог будет бить тебя, стена подбеленная, — с негодованием воскликнул великий апостол, — ты сидишь, чтобы судить по закону, и вопреки закону велишь бить меня!?» Когда ему заметили, как он может укорять так первосвященника, то апостол, извиняясь в этом взрыве невольного негодования, сказал, что он не знал, что это первосвященник Божий. В этом ответе заключалась несознательная, если не намеренная ирония; потому что в это время смена титулованных первосвященников среди немногих богатых саддукейских семейств происходила так часто, что даже иудей, не живя в Иерусалиме, не мог хорошенько помнить, кто же из них теперь был первосвященником. Около этого времени (62 г.) на вакантное место первосвященства Агриппа назначил Измаила бен-Фаби. Измаил, по-видимому, был не лучше своих предшественников. Главные священники насильственно отбирали свои десятины с молотильного гумна, и слуги их били тех, кто осмеливался противиться им. Вообще они пали так низко в своем яростном соперничестве, что при одном случае на улицах произошла открытая свалка между приверженцами Иисуса, сына Дамная, и назначенным ему преемником, Иисусом, сыном Гамалиила {6}.

     Во время же прокураторства Феликса ал. Павел был подвергнут суду по ложным обвинениям в Иерусалиме, как об этом рассказывается в книге Деяний Апостольских. Этот краткий и живой рассказ представляет яркую иллюстрацию крайне возбужденного в то время состояния умов в Иерусалиме, где самый ничтожный случай, особенно во время одного из годовых праздников, мог во всякий день вызвать страшный мятеж. Находчивость племянника ап. Павла спасла великого апостола от кинжала сикариев, которые, видимо, с ведома и одобрения негодных саддукейских священников, связали себя «херемом» (клятвой) не принимать пищи, пока не достигнут умерщвления апостола. Тогда ночью он удален был в Кесарию, где имел частые свидания с Феликсом и его женой Друзиллой. Слушая его беседы об умеренности, праведности и грядущем суде, Феликс устрашился своей преступной совести и отложил его дело до более благоприятного времени. Эта медлительность в решении дела, быть может, отчасти объясняется тем влиянием, какое оказывали в пользу ап. Павла Клавдий, Лисий и др. Но Феликс при этом, очевидно, имел в виду получить и взятку, которой апостол не хотел дать, даже если бы и мог. Однако Феликс не предоставил его ярости первосвященника Анании и его сотоварищей по синедриону, которые нанимали даже оратора Тертулла, чтобы успешнее добиться осуждения ненавистного им апостола {7}.

     Когда Феликс был отозван в Рим, где должен был оправдываться во взведенном на него иудеями Кесарии обвинении, то, убедившись в невинности ап. Павла, по требованию очевидной справедливости должен был оправдать его. Но он хотел задобрить иудеев и, не получив взятки, продолжал держать апостола в заключении. Только благодаря влиянию своего брата Палласа Феликсу удалось избегнуть осуждения. Его преемник Порций Фест (60 г.) был правителем дельным и справедливым, но нашел страну в еще более ужасном состоянии — если только это было возможно, — чем нашел ее Феликс. Он энергично подавлял шайки разбойников и обманщиков и на время водворил мир среди смятенного населения. Но состояние дел сделалось еще затруднительнее прежнего, потому что греки в Кесарии склонили нового императора, Нерона, предоставить им управление Кесарией и дать им равные права с иудеями. Нерон после умерщвления Клавдия своей женой, младшей Агриппиной, взошел на престол в 55 г., и кесарийские греки подкупили Бурра (который вместе с Сенекой был воспитателем Нерона), чтобы он употребил свое влияние на императора в их пользу. Яростная ревнивость, которой и без того отличались отношения между греко-сирийскими язычниками и иудеями, обострилась еще более. Иудеи, составлявшие более богатую часть граждан, доказывали, что Кесария принадлежит им, как и бывшая на его месте Стратонова Башня; что город находится в их собственной стране и построен их собственным царем Иродом. Сирийские греки доказывали со своей стороны, что, в сущности, это город языческий, повсюду украшен языческими изображениями, пользуется языческими монетами и наполнен языческими храмами и местами увеселений; кроме того, именно в нем находилась резиденция римского прокуратора, и повсюду открыто выставлены были языческие военные символы. При таком настроении умов почва была крайне горючей, что и повело, как увидим, к роковым для иудеев последствиям.

     Агриппа в это время жил неразлучно со своей сестрой Береникой. После смерти своего первого мужа, Ирода, царя халкидского, Береника оставила своего второго мужа, Полемона, царя понтийского, и постоянно пребывала во дворце Агриппы — не без серьезных подозрений касательно действительных отношений между ними {8}. Вместе со своей сестрой царь отправился из Иерусалима, с большой пышностью, встретить и приветствовать нового прокуратора Феста (60 г.) {9}. Почти первым делом, какое только пришлось разбирать Фесту, было дело ап. Павла, которого Анания и его сочлены по синедриону яростно обвиняли перед ним во время посещения им Иерусалима. Он приказал им перенести это дело на его рассмотрение в Кесарию, и ап. Павел, не желая опять попасть в руки своих врагов, которые не прочь были воспользоваться кинжалом убийц, обратился с апелляцией к кесарю. Во время посещения Агриппы Фест рассказал ему историю этого замечательного и красноречивого узника, и Агриппа выразил желание послушать его. И вот на следующий же день перед прокуратором, царем и царицей Береникой, перед блестящим собранием знати ап. Павел еще раз защищал свое дело и с такой силой, что у Агриппы невольно вырвалось знаменитое замечание, без сомнения, полуироническое, но в то же время показывавшее, какое впечатление речь апостола произвела на его душу: «Ты, пожалуй, убедишь меня обратиться в христианство» {10}, — на что апостол отвечал: «Молил бы я Бога, чтобы мало ли, много ли, не только ты, но и все, слушающие меня сегодня, сделались такими, как я, кроме (прибавил он с трогательным достоинством) этих уз».

     Вскоре затем Агриппа сделал крупную ошибку, которая глубоко оскорбила религиозные чувства его соотечественников. Подобно всем Иродам имея страсть к строительству, он построил в хасмонейском дворце высокую горницу, из которой, развалившись на своей лежанке или пируя со своими гостями, мог свободно окидывать взором все храмовые дворы и видеть все происходившие в них празднества, обряды и жертвоприношения. Священники восстали против такого превращения их богослужения в зрелище. Между храмом и дворцом они воздвигли стену, которая не только загораживала вид для Агриппы, но и препятствовала римлянам видеть из западного притвора, что происходило там. Агриппа и Фест приказали удалить эту стену, но иудеи обратились с апелляцией к Нерону. Первосвященник Измаил бен-Фаби с Хелкией и десятью уполномоченными отправились по этому делу в Рим. Благодаря влиянию Поппеи, которую И. Флавий считает тайной прозелиткой, они выиграли свое дело, но задержаны были в Риме в качестве заложников. На место Измаила Агриппа назначил первосвященником Иосифа Каби, сына Симона.

     В 63 г., к невознаградимой потере Иудеи, Фест умер, и на место его назначен был хищный Альбин. Агриппа низложил Иосифа Каби и на его место первосвященником сделал Ананию, пятого сына упоминаемого в евангельской истории Анны. Анания, подобно другим членам своего «змеиного» дома, как называет его Талмуд, принадлежал к саддукейской секте и известен был своей суровой жестокостью. Воспользовавшись промежутком до прибытия Альбина (64 г.), он схватил брата Господня Иакова, епископа иерусалимского, и велел побить его камнями до смерти вместе с другими христианами {11}. Даже иудеи с негодованием отнеслись с этой безумной жестокости по отношению к человеку, которого они считали праведником. Они жаловались на это как царю, так и новому прокуратору. Следствием было то, что после непродолжительного (двухмесячного) первосвященствования Анания должен был уступить место Иисусу, сыну Дамная, который вскоре был заменен Иисусом, сыном Гамалиила, и затем опять (в 65 г.) Маттафией, сыном Феофила, последним законным первосвященником. Богатый Анания, сын Набида, продолжал пользоваться сикариями и прибегать к своим преступным козням, и это вместе с яростными распрями и буйством других соперничествующих партий делало Иерусалим настоящим адом. Альбин со своей стороны еще больше ухудшил положение дел, освобождая тех сикариев, которые могли дать ему хорошую взятку. Дерзость убийц дошла до крайности, и они находили особенно выгодным для себя хватать родственников Анании, чтобы требовать за них хороший выкуп. Так, среди белого дня они схватили его сына Елеазара, состоявшего начальником левитской стражи в храме, и согласны были освободить его лишь в обмен за освобождение десяти своих сотоварищей, чего и добились, вероятно, с помощью взятки, полученной от Анании прокуратором. В 64 г. храм был вполне закончен {12}, и богослужение в нем сделалось еще более пышным вследствие данного Агриппой позволения левитам и певцам носить белые одежды. Но это было непродолжительное торжество. 10 августа 70 г., не более как через шесть лет, храм со всем своим блеском, делавшим его в глазах раввинов «радостью всей земли», разрушен был до основания. Он превращен был в пепел пламенем, которое иногда почти угасало от потоков крови его избиваемых защитников.

     Так как в священных пределах храма нечего уже было больше строить, то в душе более благоразумных иудеев возникли два новых опасения. Они опасались, как бы не произвели мятежа те 18 000 рабочих, которые теперь остались без работы, а равно боялись, что с прекращением этого общенародного дела, поглощавшего все доходы, приток приношений со стороны иудеев всего мира, не перестававший стекаться в храмовую сокровищницу, может возбудить алчность в сердце их римских властелинов.

     Агриппа отклонил их предложение употребить рабочих на перестройку восточного притвора с целью сделать его выше и красивее, но он позволил употребить их на работу по мощению города белым камнем. Он уже предвидел, что судьба Иерусалима решена, и поэтому украшал Кесарию Филиппову (Панею) и Верит как главные места своей будущей резиденции.

     Но вот все более приближался конец. Альбину в должности прокуратора наследовал ненавистный Гессий Флор, тирания которого была столь беззастенчивой и омерзительной, что в сравнении с ним даже Альбин казался умеренным и снисходительным. Его жена Клеопатра находилась в близкой дружбе с императрицей Поппеей, и это делало Флора практически независимым от сирийского префекта Цестия Галла и обеспечивало ему безнаказанность во всех его безобразных подвигах. Этот прокуратор задался сатанинской целью — довести иудеев до открытого мятежа, чтобы таким образом добиться безграничной власти, а вместе с тем и возможности беспрепятственно грабить и особенно ограбить храм с его сказочным богатством. Иудеи с терпением выносили тиранию даже Феликса и Альбина; но терпение их лопнуло ввиду вопиющих несправедливостей, которым они ежедневно подвергались со стороны Гессия Флора. Этот худший из правителей был назначен в 64 г. Сожжение Рима Нероном (в 65 г.) и тот факт, что вина была свалена на иудеев и христиан, которых в то время едва ли отличали одних от других, делали этот народ более и более ненавистным в глазах римлян, и, таким образом, все подготовлено было для полного разгрома и истребления иудейского народа.

 

———

 

     Когда префект Цестий прибыл в Иерусалим, все иудейское население его собралось, чтобы излить пред ним свои горькие жалобы; но как мало придавалось значения этим жалобам, можно было видеть уже из того, что рядом с префектом стоял Флор, смеясь и шутя. Цестий обещал внушить Флору управлять ими более мягко, но возвратился в Антиохию, не сделав ровно ничего. Во время своего пребывания в Иерусалиме он сделал попытку круглым числом определить численность народа, для этого попросил иудеев сосчитать агнцев, принесенных в праздник Пасхи. Священники насчитали 255 000 агнцев, так что по этому счету, полагая по десять иудеев на каждого агнца, иудеев было, по меньшей мере, 3 000 000 человек.

     В 66 г. разгорелась Иудейская война.

     Она началась в Кесарии. Сирийские греки этого города делали все, от них зависящее, чтобы оскорблять иудеев. Они почти совсем загородили вход в главную синагогу, воздвигнув поблизости к ней большие здания. Напрасно иудеи жаловались Флору; спокойно положив в карман огромную взятку в восемь талантов, данную ему сборщиком податей Иоанном, он отправился в Севастию, не сделав для них ровно ничего. Поэтому ежедневно стали происходить столкновения между дерзкими греками и горячими иудейскими юношами. В один субботний день какой-то грек поставил близ входа в синагогу глиняный жертвенник и с показной торжественностью приносил на нем в жертву маленьких птиц. Все это он делал с явной целью поиздеваться над иудейскими обрядами очищения прокаженного, а вместе с тем и с ехидным намеком на языческое сказание о том, что иудеи были изгнаны из Египта как народ прокаженный. Иоанн вместе с главными иудеями опять отправился с жалобой к Флору; но несмотря на полученную им большую взятку прокуратор просто заключил их в тюрьму. Береника в это время совершала в Иерусалиме назарейский обет и вместе с главными иудеями отправила к Цестию депутацию с жалобой на несправедливости прокуратора. Устрашенная постоянными побоищами, убийствами и бедствиями своих соотечественников, она сама во всей своей красоте и бедственности отправилась к грубому Флору, с распущенными волосами и обнаженными ногами, и с плачем умоляла его о заступничестве. Флор так мало обратил внимания на ее ходатайство, что даже в самом ее присутствии приказал бичевать и умертвить нескольких иудеев, В страхе она убежала в свой дворец и даже там, чувствуя недостаточным для защиты своей жизни свой слабый отряд телохранителей, находилась в постоянной тревоге, терзаясь от тех чудовищных оскорблений и жестокостей, свидетельницей которых ей пришлось быть. Цестий порешил вновь посетить Иерусалим и вперед себя отправил сотника Неаполитана. Агриппа встретил Неаполитана в Иамнии, и они вместе отправились в Иерусалим. Воздух был переполнен знамениями и ужасными слухами. Комета наподобие огненного меча в течение года висела над Иерусалимом. В праздник Пасхи внезапно какой-то сверхъестественный свет наполнил храм в полуночное время. В городе во время солнечного заката с ужасом видели каких-то воинов, сражавшихся на небе, и как будто стены города были окружаемы колесницами и огненными конями, находившимися в яростной битве. В течение нескольких лет по городу раздавался голос некоего Иисуса, сына Анании, мрачного маньяка, который несмотря на все побои со стороны иудеев и римлян постоянно кричал по улицам: «Горе, горе Иерусалиму!». Впервые этот крик раздался в храме. Он то и дело восклицал: «Голос от востока! Голос от запада! Голос от четырех ветров! Голос против Иерусалима и храма! Голос против жениха и невесты! Голос против всего народа!» После этого он не говорил больше ни с кем и постоянно повторял своим глухим, замогильным голосом: «Горе, горе Иерусалиму!» — и это продолжал до самой осады, когда, воскликнув: «Горе, горе и мне!» — замертво пал убитый камнем из римской баллисты (метательной машины).

     Агриппа и Неаполитан были встречены печальной процессией народа, во главе которой шли жены и дети тех, кто избит был Флором. Народ наполнял воздух криками и плачем, проклиная имя прокуратура. Когда царь и уполномоченный вошли в Иерусалим, то им показали разграбленные лавки и опустевшие дома. Неаполитан был принят спокойно, и он, принеся жертвы во дворе язычников, увещевал граждан оставаться твердыми в своей верности. Агриппа к этому присоединил увещание и от себя. Он приглашал народ собраться к нему в Ксисте, царственной колоннаде, господствовавшей над городом, и там, сидя на высоком троне рядом с Береникой, долго беседовал с иудеями и выражал им надежду, что в этой их крайней бедственности Нерон, наверно, пошлет им более мягкого и справедливого прокуратора, и бедствия их прекратятся. Он доказывал им, как было бы безумно восставать против римлян, покоривших столь многие народы и царства, и предостерегал, что столь безнадежное восстание поведет за собой лишь полное уничтожение их города и их религии, опустошение их возлюбленной земли. Закончив свою речь, он залился слезами и долго плакал, а рядом с ним плакала и Береника. Народ, тронутый его красноречием, а также и сознавая свою безнадежную бедственность и угрожающую опасность, плакал вместе с ними и обещал уплатить подати. В знак своей верности они выразили согласие восстановить проход от замка Антонии в храм, разрушение которого, как доказывал им Агриппа, было открытым объявлением войны.

     Иудеи немедленно же приступили к делу, и на время могло даже казаться, что Иерусалим избег угрожавшей ему опасности. Агриппа и Береника делали все со своей стороны, чтобы ободрить их. В другой своей речи Агриппа, восхваляя их раскаяние, в то же время увещевал их продолжать оказывать послушание Флору, пока Нерон не пришлет им другого прокуратора. Но имя Флора было слишком ненавистно для этого пылкого народа, и иудеи разразились громкими проклятиями на него. От проклятий Флору наиболее пылкие из иудеев перешли к оскорблениям самого Агриппы, его сестры и всего его дома. От оскорблений они перешли к бросанию камней и дерзко требовали от него, чтобы он оставил город. И Агриппа с чувством негодования и отчаяния оставил его. Вскоре затем зилоты овладели крепостью Масадой, избили римский гарнизон и открыто подняли знамя восстания. Елеазар, сын бывшего первосвященника Анании, убедил народ вопреки древнему обычаю не принимать отселе никаких языческих жертвоприношений, даже жертвоприношения императора. Напрасно восставала против этого более мирная партия; в подкрепление ей Агриппа прислал отряд в 3000 воинов, который и занял верхнюю часть города. Но нижний город и храм остались в руках мятежников, которые, участвуя в ставших теперь ежедневными стычках, соединились с сикариями и сожгли дворец Агриппы и общественное здание, где хранились обязательства должников. Там к ним присоединился Менаим, сын свирепого разбойника Иуды Галилейского, который принял на себя звание царя, осадил замок Антонию, избил римский гарнизон, осадил Иродов дворец, бывший в то время Преторией прокуратора, и умертвил первосвященника Анну и его брата Езекию, которые оказались спрятавшимися там. Менаим, однако, вскоре был убит приверженцами Елеазара, и когда дворец был взят, то римские воины, несмотря на данную им иудеями клятву пощадить их, были избиты в субботний день. Единственный человек, которого они пощадили, был начальник римского отряда Метилий, который с низким малодушием спас себе жизнь, приняв иудейство и подвергнувшись обрезанию.

     Теперь уже не могло быть и речи о мире, пока не было отомщено за все эти мятежные выходки. И вот (в 66 г.) началась знаменитая Иудейская война, столь известная своими ужасами и приведшая к полному разгрому иудейского народа. Агриппа и другие союзные царьки находились при Цестии, когда он двинулся со своими войсками для восстановления спокойствия прежде всего в Галилее. Все еще усердно стараясь о водворении мира, Агриппа отправил к иудеям двух посланных, Борцея и Феба, предлагая им от имени Цестия амнистию за все их прошлые преступления и умоляя их сложить оружие. Единственным ответом с их стороны было то, что они убили Феба и ранили Борцея. Фанатизм их тем более разгорался, что необычайная медлительность и неспособность Цестия давали им возможность наносить ему поражение за поражением, так что после бедствия, обрушившегося на его войско при Беф-Гороне, поход закончился полным разгромом. Такой позор для римского оружия был беспримерный, исключая разве те ужасные катастрофы, которые когда-то постигли Красса в Парфии и Вара в тевтонских лесах. Нерон, наконец встревоженный этими событиями, для подавления опасного возмущения отправил Веспасиана. Защита Галилеи И. Флавием, его измена, его чудесное спасение, его предсказание Веспасиану, что он взойдет на императорский престол, осада Иотапаты, Тарихеи, Гамалы и других городов, ужасные битвы и побоища, сделавшие озеро Геннисаретское багровым от крови и наводнившие улицы городов целыми потоками крови, — все это картинно описано иудейским историком, который умел вовремя перейти на сторону римлян и обеспечить себе их покровительство, если и не их уважение. В течение всего этого времени при Веспасиане находился Агриппа, имени которого, однако, почти совсем не упоминается в этой ужасной истории, за исключением того случая, что он подобно самим римлянам продавал в рабство тех из многочисленных узников, которых Веспасиан отдавал ему на расправу. В течение всей войны он оставался твердым и непоколебимым другом римлян. Вместе с Цестием Галлом, как сказано выше, он подступал к Иерусалиму. От поражения Галла до прибытия Веспасиана он не был в Палестине, где, однако, имел своих представителей сначала в лице Вара, а затем Модия. В 67 г. в Антиохии он ожидал прибытия Веспасиана. Затем он, по-видимому, постоянно находился в его лагере и впоследствии состоял при войске Тита.

     Между тем война продолжалась. Некий Иоанн Гискальский, прославившийся в качестве неустрашимого вождя галилеян, успел проникнуть в Иерусалим. Злополучный город раздираем был борьбой партий зилотов, идумеев, сикариев и всевозможных ожесточенных фанатиков. Народ постоянно видел перед собой сцены невообразимого ужаса и богохульства {13}. Трупы валялись непогребенными на улицах. Самый храм постоянно осквернялся побоищами и кровопролитиями. Первосвященник Анания был умерщвлен, и все законы Божьи и человеческие дерзко нарушались. Между тем (в 68 г.) Веспасиан покорил Перею. Иудеи подверглись нападению со стороны его военачальника Плацида, и река и Мертвое море были переполнены трупами убитых.

     В этом году Веспасиан был избран императором, и так как это было предсказано ему И. Флавием, то он снял с него цепи. Из Египта он отплыл в Рим и для довершения завоевания Иудеи оставил своего храброго сына Тита. Город находился в руках трех яростно боровшихся между собой партий. Елеазар, занимая внутренность храма, содержал своих последователей находившимися там запасами и позволял им упиваться вином. Многие из них были убиты даже на самых жертвенниках приверженцами Иоанна Гискальского, который занимал Везефу и в свою очередь должен был также сражаться с приверженцами Симона, сына Гиоры, который занимал верхнюю и отчасти нижнюю часть города. Во время этих междоусобиц многие улицы были сожжены, и большие запасы провизии безумно или нечаянно уничтожены.

     В 71 г. Тит подступил к городу, и многие жители бежали из него {14}. Христиане удалились в Пеллу. Иоанн Гискальский во время Пасхи овладел храмом и в побоище уничтожил партию Елеазара. Несмотря на свои междоусобные распри иудеи отбивали приступы римлян с яростной стремительностью и неукротимой храбростью, и с обеих сторон совершались геройские подвиги. Когда Тит овладел внешней стеной, И. Флавий попытался обратиться к народу с речью, но был отогнан стрелами. Иудеи, устрашенные огромными катапультами, баллистами и подвижными башнями римлян, удалились за внутреннюю стену. Внутреннюю стену можно было отстаивать только с трудом и большой опасностью. Но вот римляне овладели и этой внутренней стеной, и осадили башню Антонии. Многие иудеи, проглотив бывшие при них деньги, бежали из города, где, однако, попали в руки разбойников, которые обирали их догола. В городе наступил ужасный голод. Дома были разрушаемы и подвергались ограблению. Богачей предавали смерти на основании ложных обвинений, которыми пользовались как предлогом для грабежа. Марфа, дочь богатого Никдимона бен-Гориона, которая при выходе замуж некогда получила приданое в миллион золотых динариев, находилась в столь бедственном положении, что для своего пропитания, ходя по улицам, выбирала зерна из помета. Граждан подвергали пыткам с целью вынудить у них признание, где у них спрятана пища. Детей безжалостно убивали ударом головой об стену. Матери пожирали своих детей. Совершавшиеся в городе ужасы были столь возмутительны, что требовали немедленного мщения неба. Тела убитых валялись по стенам непогребенными, и Тит плакал при виде того, что долины были завалены трупами. Даже воины иудейские были слишком ослаблены голодом, чтобы сражаться, и могли пробираться к стенам лишь по массам гниющих трупов. Бедные жители города были доведены до той ужасной крайности, какой когда-то угрожал Рапсак семь столетий тому назад, во времена Езекии. Таких ужасов не слыхано было от начала мира. Башня Антония была наконец взята и разрушена, и римляне сделали приступ на храм, причем Иоанн Гискальский, ободряя своих фанатиков обещанием, что дом Божий и город будут спасены чудом, презрительно отверг делавшиеся ему Титом через И. Флавия предложения. Взят был и внешний двор храма, и пристройки его сожжены. Говорят, что Тит искренно желал спасти храм как великолепное украшение для Римской империи, но один из его воинов бросил головню в одно из окон, и все здание вскоре объято было пламенем. Тит всячески поощрял солдат постараться прекратить пожар, но все было напрасно. Иудеи сражались с безумной яростью и отчаянием. По мраморному полу храма текли потоки крови, и кровь даже шипела среди пламени.

     Так погиб храм, который, за исключением периода вавилонского плена, просуществовал целую тысячу лет. Добыча римлян была так велика, что золото в Сирии пало до половины своей обычной цены.

     Но ужасы осады еще не закончились. Нижний город был взят, ограблен и предан огню и мечу, причем Тит пощадил лишь сына и братьев царя Изата Адиавенского. Затем пал и верхний город. Пленных было так много, что массы иудеев были продаваемы в рабство почти за ничто и 40 000 отпущены, потому что не оказывалось покупателей на них. Дома были переполнены мертвыми телами, и когда Тит увидел почти неприступную твердыню укреплений, то приписал свою победу гневу Бога против преступного города, который теперь был почти всецело обезлюден и разрушен. Подземные подвалы были переполнены беглецами, которые старались скрыться там. Среди них находился Симон, сын Гиоры, который сам сдался и был взят со всеми красивейшими мальчиками ниже семнадцатилетнего возраста, предназначенными украшать собою триумф победителя в Риме. Другие отправлены были в египетские рудники. 12 000 человек умерло в один день частью от недостатка пищи, частью потому, что сами отказывались принимать ее. Во время войны 97 000 человек взяты были в плен, и погибло вообще миллион иудеев. Тит отпраздновал день рождения Веспасиана в Берите, и там множество злополучных пленников были брошены диким зверям в амфитеатре или вынуждены были зарубить друг друга до смерти в гладиаторских битвах.

     Можно думать, что Агриппа II несмотря на свою космополитическую беспечальность не присутствовал на жестоких, хотя и великолепных, играх, заданных Титом в Кесарии Филипповой в память своей окончательной победы над народом злополучного Агриппы {15}.

     Когда Иерусалим пал, плененная Иудея (изображавшаяся на монетах Тита в виде плачущей женщины, сидящей в крайнем горе под пальмой) сделалась римской провинцией под начальством Цереала. Дольше всех держались три крепости — Иродион, Махер и Масада, которые зилоты защищали с отчаянной храбростью. Падение Махера было невыразимо трагическим. Когда защита его сделалась наконец невозможной, Елеазар и его зилоты собственноручно избили своих жен и детей и затем пали на мечи друг друга, а последний остававшийся из них в живых сам вонзил себе меч в сердце. Римские воины, ворвавшиеся в крепость, нашли ее безмолвной, как смерть, и на полу валялось 900 трупов. С падением Масады (в апреле 73 г.) закончилась Иудейская война.

     Великолепный триумф победителя увековечен был сооружением и теперь еще существующей арки Тита в Риме. Пред его колесницей шли Иоанн Гискальский, Симон бар-Гиора и 700 пленников. Золотой светильник и стол хлебов предложения были скульптурно изображены на арке.

     

Примечания

    {1} Неизвестно, в какое собственно время Агриппа действительно начал исполнять свои царские обязанности. Еще прежде чем вступить на престол, он оказал услугу иудеям, приняв на себя ходатайство за них перед императором. По смерти Ирода Халкидского (в 48 г.) Клавдий передал Агриппе заведывание храмом и право назначения первосвященника. Береника, бывшая женой царя халкидского, после смерти своего мужа жила в доме своего брата.

    {2} Но ср. Деян. V, 36.

    {3} Даваемая ему Тацитом характеристика вполне согласна с характеристикой И. Флавия и Деяний Апостольских: «Per omnem saevitiam ас libidinem jus regium servili ingenio exercucrat (Hist. V, 9). Как брат Палласа он думал, что может делать все, что угодно (Тас. Ann. XII, 54).

    {4} Флавий. И. Древн. XX, 7, 2. Но здесь в описании разумеется не Друзилла, а жена ее сына.

    {5} О них упоминается в Деян. XXI, 38; в славянском переводе сказано: «четыре тысячи мужей — сикариев», а в русском переводе: «разбойников».

    {6} И. Флавий. И. Древн. XX, 9, 4.

    {7} Когда апостол Павел находился в темнице в Кесарии (около 60 г.), между иудеями и сирийцами произошло яростное столкновение по вопросу о равноправности, о чем будет сказано ниже. Апостол, быть может, слышал из своего заключения яростные крики и шум во время этого мятежного столкновения.

    {8} Josephus. Antt. XX, 7, 3; Juv. Sat. VI, 155.

    {9} Деян. XXV, 13, 23. Агриппа был уже известен Фесту (И. Флавий. И. Древн. XX, 8, 11).

    {10} Деян. XXVI, 28. В русском синодальном переводе: «Ты немного не убеждаешь меня сделаться христианином», — недостаточно ясно передается оттенок греческого подлинника. Смысл этих слов, впрочем, зависит весьма много от тона, которым они были произнесены; но Агриппа подобно остальным членам своего рода был человеком легких убеждений, и поэтому впечатление вскоре изгладилось в его душе.

    {11} В 62 г. Но дата эта сомнительна, потому что смерть св. Иакова непосредственно связана с приближением Веспасиана у Евсения (Церк. ист. III, 11, 1), Климента Александрийского и Епифания (Haer. LXXVIII, 14), который заимствует из знаменитого рассказа Егезиппа. Указанное место у И. Флавия (И. Древн. XX, 9), быть может, есть позднейшая интерполяция.

    {12} Агриппа заготовил массу кедрового леса с Ливана, чтобы укрепить его основание и поднять его выше; но этот лес уже не пошел в дело, а из него делались лишь военные машины во время осады.

    {13} «В противовес Иоанну Гискальскому граждане приняли в город партизанского военачальника Симона бар-Гиору: оба они теперь не только находились во вражде между собой, но и с одинаковым хищничеством относились к гражданам. Иоанн занял храм, Симон — верхний город, лежащий перед ним к западу. Вскоре затем к этим двум соперникам присоединился третий — некий Елеазар, который отделился от Иоанна и сам укрепился во внутреннем храме. Но как раз к тому времени, когда Тит начал осаду (в Пасху 70 г.), Иоанну удалось отделаться от этого соперника». См.: Wellhausen.

    {14} См. Мф. XXIV, 15, 20.

    {15} И. Флавий. Иудейская война. VII, 2, 1.

 


 

На главную страницу www.BibleApologet.narod.ru


Рейтинг@Mail.ru

 

Hosted by uCoz