Из предложенного выше описания видно, что рассмотренные нами типы текстов, за исключением А-текста, имеют одну общую черту: каждый из них опирается на очень небольшую группу авторитетов, иногда даже на один или два документа, пренебрегая всей остальной массой свидетельств. При этом все они имеют больше расхождений между собой, чем сходства. Перед западными учеными встала проблема выбора между этими текстами. Поскольку текстуальная критика в лице ее виднейших протестантских представителей отвергла авторитет церковной текстуальной традиции, выбор этот предоставлен субъективному произволу каждого. Естественно, что мнения ученых разделились. Ввиду явных разногласий в выборе текста за последние десятилетия наблюдаются попытки создать компилятивный текст, построенный на основе всех отмеченных текстуальных типов и важнейших критических изданий. Таковы издания: A. Souter'a (Oxford, 1947), Н. Vogels'a (Freiburg, 1949 — 1950) и др.
К числу этого рода попыток относится и рассматриваемое нами издание Нестле. Казалось бы, что, использовав данные всех новейших открытий и исследований в области текстуально-библейской науки, издатель предложит текст, чуждый той односторонности, которой страдали тексты предшествующих критических изданий. К удивлению нашему, какого-либо заметного прогресса по сравнению с прежними унциалофильскими изданиями издание Нестле не обнаруживает. В основе своей оно воспроизводит текст близко стоящих друг к другу изданий Тишендорфа, Хорта и Вейсса (THW), построенных на Ватиканском кодексе и отчасти на Синайском. Даже издание Зодена в той части, где оно расходится с унциалофильскими изданиями, не оказало влияния на текст Нестле. Таким образом, из рассмотренных нами выше типов текста Нестле признал заслуживающим доверия только В-текст и отчасти родственный ему G-текст, которые покоятся на двух египетских унциалах — алеф и В и лежат в основе изданий Тишендорфа, Хорта и Вейсса.
Текстуальному типу D издатель следует только в пяти местах, а именно: в Евангелии Луки он опускает: XXIV, 12 — весь стих; XXIV, 36 — слова: "и сказал им: мир вам"; XXIV, 40 — весь стих; XXIV, 51 — слова: "и возноситься на небо"; XXIV, 52 — слова: "поклонились Ему". Кесарийская форма текста (С-текст) использована в издании лишь для подкрепления снесенных в подстрочный аппарат некоторых разночтений.
Что касается Константинопольского церковного текста (А-текста), то под влиянием унциалофильских тенденций Нестле, вслед за Хортом и Вейссом, решительно отверг авторитет этой текстуальной формы, не приняв ни одного из ее характерных чтений. Вполне понятно, что вопрос о достоинстве рассматриваемого издания сводится по существу к выяснению того, насколько прочны и убедительны те основания, по которым Нестле отвергает чтения принятого на Православном Востоке Традиционного церковного текста (А-текста), предпочитая ему авторитет В-текста.
Основная причина, вызвавшая у западных критиков, в том числе и у Нестле, пренебрежительное отношение к Традиционному церковному тексту (А-тексту), сводится к тому, что рукописные представители его не отличаются такой древностью, как свидетели В-текста. Однако в настоящее время этот упрек по отношению к нашему тексту не может быть принят без значительных ограничений. Текстуальные изыскания* постепенно обнаруживают следы византийского текста в таких памятниках, которые не уступают по своей древности прославленным унциалам (алеф и В). Сюда относятся, помимо Александрийского кодекса (V в.), некоторые из манускриптов Кесарийской фамилии, как, например, кодекс W (IV — V вв.), пурпуровый кодекс Ленинградской Государственной публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина (VI в.) и вновь открытые папирусы 37 и 45 (III в.). К этому следует прибавить свидетельства древних писателей Церкви (Иринея, Ипполита, Климента Александрийского, Александра, Мефодия, Тертуллиана и др.) и древне-латинских и древнесирских версий, восходящих ко II — III вв.
Но что особенно следует отметить в части документации Традиционного текста — это обилие подкрепляющих его источников и необыкновенная их согласованность. Если указанные выше тексты В, D и G насчитывают своих поручителей десятками, то на стороне А-текста стоят многие сотни рукописей. Сюда относятся почти все позднейшие унциалы (Е, F, G, H, S и др.)" подавляющее большинство греческих минускулов (свыше 2000), в частности, обширная группа Московских рукописей, вывезенных с Афона, сотни лекционариев, древнесирские, готские и славянские переводы и все цитаты церковных писателей, живших в Антиохии и вообще в Сирии.
При такой многочисленности свидетели А-текста отличаются в то же время чрезвычайной согласованностью. Указанное явление не раз подмечалось как старыми (Авг. Шольц, Хр. Фр. Маттэи), так и новейшими представителями текстуальной критики. Так, Бургон по поводу этого явления пишет: "Как ни странно может это показаться, но вся полемика сводится к следующему простому выводу: содержится ли правда в огромном количестве списков, унциальных и курсивных, о которых следует сказать, что самое замечательное в них — это необыкновенное их сходство? Или же нужно предположить, что правда содержится исключительно в небольшой горсточке рукописей, которые явно отличаются от огромной кипы свидетельств и, — как ни странно это, — разнятся также и между собой?"* [*Traditional Text, pp. 16 — 17.]. И далее он заявляет, что изумительное согласие сотен списков, сделанных различными лицами и в различное время, являет собой несомненное доказательство истинности и подлинности текста. Тот же ученый в другом месте, сравнивая многочисленные византийские курсивные списки с египетскими унциалами, замечает: "990 из 1000 списков (курсивных), датированные начиная с пятого века и кончая четырнадцатым и связанные с самыми различными областями христианского мира, обнаруживают полное единство, а это факт огромного значения, которым мы не можем пренебрегать. Если же мы возьмем две рукописи четвертого века (В и алеф) и будем тщательно сравнивать их страницу за страницей, то увидим, что легче найти в них различие, чем сходство"* [* Traditional Text, pp. 33 — 34.].
Таким образом, с точки зрения древности, количества и согласия своих поручителей принятый Восточной Церковью текст (А-текст) не только не уступает текстам, построенным преимущественно на унциалах, но имеет явные преимущества перед ними.
Если мы перейдем от документации к рассмотрению самого текста, то и здесь найдем, что с точки зрения внешней и внутренней объективной критики А-текст, который лежит в основе принятого Православной Церковью текста, стоит более прочно, чем все его соперники.
Первой характерной особенностью А-текста является ясность и правильность языка. Это текст "poli" (гладкий), по выражению Грегори* [* Gregory. Einleitungin das N. T. II. Kritik des Textes. Leipzig. 1909, S. 605.]. Указанная особенность рассматривается противниками А-текста, как явный признак его второстепенного или производного характера. Подозрительное отношение протестантских ученых к литературно правильным и ясным выражениям церковного текста проистекает из того основного правила текстуальной критики, по которому чтение более трудное должно предпочитаться более легкому (proclivi lectioni praestat arduor). Тишендорф и Л. Гаве поясняют это правило следующим образом: "Если один вариант оказывается понятным с первого взгляда, а второй не может быть объяснен без некоторого усилия, то имеется вероятность, что последний есть лучший"* [* Там же.]. Происхождение более правильных и понятных чтений критики объясняют тем, что копиист менее знакомое слово заменяет обычно более знакомым и вообще выбирает чтение, которое легко и понятно. Исходя из того же правила, противники церковного текста предпочитают вульгарную форму в библейских новозаветных памятниках форме аттической или, как они выражаются, элегантной.
Но здесь мы должны подчеркнуть, что, по согласному суждению компетентных специалистов, священные писатели Нового Завета далеко не были чужды знанию литературного греческого языка. Особенно это следует сказать об апостоле Павле и его спутнике евангелисте Луке. Относительно первого исторические данные свидетельствуют, что он обладал высокой эллинской ученостью и знанием классических произведений. Его элоквенцией восхищались не только люди малообразованные, но и знатоки классической литературы (Деян. XXVI, 24). Он говорил в Афинах в Ареопаге и по отношению к форме речи не вызывал ни единой насмешки со стороны высокообразованной аудитории (Деян., гл. XVII). Точно так же имеются многочисленные доводы в пользу того, что евангелист Лука отличался высокой греческой культурой и литературной образованностью. Нет никаких оснований отрицать вполне достаточное знакомство с простыми и правильными формами литературного изложения и других новозаветных писателей. Отсюда ясно, насколько бездоказательно и произвольно суждение тех, которые выдвигают положение о первоначальности чтений, трудных для понимания и вульгарных по форме изложения.
Второй и притом самой главной отличительной чертой А-текста является его полнота, выражающаяся в том, что в нем имеется множество слов, выражений и целых отрывков, которых нет в древних унциалах. Этот текст plenior по сравнению с В-текстом, лежащим в основе издания Нестле. Весь вопрос выбора между этими двумя текстами сводится к данному пункту. Если дополнительные чтения А-текста подлинны, то это определяет его преимущество перед В-текстом и всеми другими.
Мы остановимся здесь на наиболее характерных чтениях Традиционного церковного текста, которые в издании Нестле на основании свидетельств древних унциалов (алеф, В и D) или заключены в скобки, как проблематичные, или же совершенно исключены, как позднейшие вставки.
К числу первых относятся: Мф. XVI, 2 — 3 — "вечером вы говорите: будет ведро, потому что небо красно; и поутру: сегодня ненастье, потому что небо багрово. Лицемеры! различать лице неба вы умеете, а знамений времен не можете"; Мрк. XVI, 9 — 20 — "Воскресши рано в первый день недели..." и до конца главы; Лк. XXII, 43 — 44 — "Явился же Ему Ангел с небес, и укреплял Его. И находясь в борении, прилежнее молился; и был пот Его, как капли крови, падающие на землю"; Лк. XXIII, 34 — "Иисус же говорил: Отче! прости им; ибо не знают, что делают"; Иоан - VII, 53 — VIII, 11 — весь отрывок о прелюбодейной женщине.
Из второй группы чтений, совершенно отвергнутых Нестле как позднейшие вставки, можно отметить следующие: Мф. I, 25 — "Своего первенца"; V, 44 — "благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас"; XX, 22 — 23 — "или креститься крещением, которым Я крещусь?" — "и крещением, которым Я крещусь, будете креститься"; Мф. XXV, 13 — "в который приидет Сын Человеческий"; XXV, 30 — "Сказав сие, возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит!"; XXVIII, 2 — "от двери гроба"; XXVIII, 9 — "когда же шли они возвестить ученикам Его"; Мрк. I, 1 — "Сына Божия"; I, 2 — "пред Тобою"; III, 15 — "исцелять от болезней и"; VI, 11 — "истинно говорю вам: отраднее будет Содому и Гоморре в день суда, нежели тому городу"; VI, 33 — "и собрались к Нему"; VII, 8 — "омовения кружек и чаш, и делаете многое другое, сему подобное"; VII, 16 — "Если кто имеет уши слышать, да слышит"; VIII, 26 — "и не рассказывай никому в селении"; IX, 23 — "веровать"; IX, 29 — "и поста"; IX, 44 — весь стих; IX, 45 — "в огонь неугасимый"; IX, 46 — весь стих; IX, 49 — "и всякая жертва солью осолится"; X, 6 — "Бог"; X, 8 — "и прилепится к жене своей"; X, 21 — "взяв крест"; X, 24 — "надеющимся на богатство"; XI, 26 — весь стих; XIII, 33 — "и молитесь"; XV, 28 — весь стих; Лк. I, 28 — "благословенна Ты между женами"; II, 40 — "духом"; IV, 4 — "но всяким словом Божиим"; IV, 8 — "отойди от Меня, сатана"; IV, 18 — "исцелять сокрушенных сердцем";
VIII, 43 — "издержавши на врачей все имение"; IX, 10 — "в пустое место"; IX, 54 — "как и Илия сделал?"; IX, 55 — 56 — "и сказал: не знаете, какого вы духа. Ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать"; XI, 2 — в молитве Господней слова: "наш, сущий на небесах!", "да будет воля Твоя и на земле, как на небе"; XI, 4 — "но избавь нас от лукавого"; XXIII, 17 — "А ему и нужно> было для праздника отпустить им одного"; XXIII, 38 — "написанная словами Греческими, Римскими и Еврейскими"; XXIV, 12 — весь стих; XXIV, 36 — "и сказал им: мир вам!"; XXIV, 40 — весь стих; XXIV, 51 — "и стал возноситься на небо"; XXIV, 52 — "поклонились Ему";, XXIV, 53 — "прославляя"; Иоан. I, 27 — "Который стал впереди меня"; III, 13 — "Сущий на небесах"; V, 3 — "ожидающих движения воды"; V, 4 — весь стих; V, 16 — "и искали убить Его"; X, 26 — "как Я сказал вам"; XI, 41 — "где лежал умерший"; XVI, 16 — "ибо Я иду к Отцу"; Деян. II, 30 — "воздвигнуть Христа во плоти"; II, 31 — "душа Его"; XV, 18 — "Ведомы Богу от вечности все дела Его"; XVIII, 21 — "мне нужно непременно провести приближающийся праздник в Иерусалиме"; XXVIII, 29 — весь стих; 1 Петр. IV, 14 — "Теми Он хулится, а вами прославляется"; V, 2 — "надзирая за ним"; Римл. VIII, 1 — "которые во Христе Иисусе живут не по плоти, но по духу"; X, 15 — "благовествующих мир"; XI, 6 — "А если по делам, то это уже не благодать; иначе дело не есть уже дело"; XIV, 6 — "и кто не различает дней, для Господа не различает"; XIV, 24 — 26 — полностью все три стиха; XVI, 24 — весь стих; 1 Кор. I, 14 — "Бога"; II, 13 — "Святого"; V, 7 — "за нас"; VI, 20 — "и в душах ваших, которые суть Божий"; X, 28 — "Ибо Господня земля и что наполняет ее"; XI, 24 — "приимите, идите... ломимое"; XI, 26 — "сей"; XI, 27 — "сей"; XI, 29 — "недостойно", "Господнем"; Галат. III, 1 — "не покоряться истине"; VI, 15 — "ибо во Христе Иисусе ничего не"; VI, 17 — "Господа"; Ефес. III, 14 — "Господа нашего Иисуса Христа"; V, 30 — "от плоти Его и от костей Его"; Колосс. I, 3 — "И Господа Иисуса Христа"; III, 6 — "на сынов противления"; 1 Фессал. I, 1 — "от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа"; Евр. II, 7 — "и поставил его над делами рук Твоих"; VII, 21 — "по чину Мелхиседека"; VIII, 12 — "и беззаконий их"; X, 34 — "яа небесах"; XI, 11 — "будучи неплодна... родила".
Мы привели лишь самые характерные чтения А-текста, принятого нашей Православной Церковью, в которых он расходится с текстом издания Нестле. Все эти чтения отсутствуют в древних унциалах и потому признаются западными критиками за позднейшие вставки.
Главной причиной появления этих вставок критики считают склонность переписчиков к гармонизации, особенно в части евангельского текста. Священные писатели, говорят они, были орудиями Духа Святого и трактовали, следовательно, религиозную тему в полном согласии. Естественно, что переписчики старались распространить эту гармонию на текст Евангелий, представляя их согласными насколько возможно путем главным образом прибавок. Отсюда новейшие издатели предпочитают менее сходные чтения более сходным. В данном случае они следуют правилу, сформулированному Тишендорфом: "В местах параллельных, — пишет он, — особенно принадлежащих к евангелиям синоптическим, к соглашению которых, по ясным историческим свидетельствам, в древности прилагали особое попечение, должно быть предпочитаемо чтение менее согласное — более согласному или тождественному с другими (nisi gravis causa aliud suadet)"* [* Lagrange, Op. cit., pp. 135 — 136.].
К числу чтений, вызванных гармонизацией или влиянием параллелей, относят: Мф. I, 25 = Лк. II, 7; Мф. V, 44 = Лк. VI, 27 — 28; Мф. XX, 22 — 23 = Мрк. X, 38 — 39; Лк. I, 28 = Лк. I, 42; Лк. XI, 2 — 4 = Мф. VI, 9 — 13 и др. Но мы считаем, что предубежденность критиков против созвучных чтений является неосновательной. Как известно, предметом повествований священных писателей служили одни и те же моменты в жизни Господа Спасителя, одни и те же христианские истины. Отсюда совершенно естественны созвучия в изложении вплоть до вербальных текстуальных совпадений. В самом деле, что странного в том, что Молитва Господня у Матфея и Луки передается в одних и тех же словах (Мф. VI, 9 — 13 = Лк. XI, 2 — 4)?
Помимо гармонизации или влияния параллелей, во многих чтениях Традиционного церковного текста западные критики видят результат так называемого слияния или сплава (conflation) двух предшествующих чтений в одно. В качестве примера Хорт приводит следующие места: Мрк.. VI, 33 — "и предупредили их" (алеф и В) + "и собрались к Нему" (D); Мрк. VIII, 26 — "не заходи в селение" (алеф и В) + "и не рассказывай никому в селении" (D); Мрк. IX, 49 — "Ибо всякий огнем осолится" (алеф и В) + "и всякая жертва солью осолится" (D); Лк. IX, 10 — кодекс В — читаем: "в город, называемый Вифсаида", кодекс алеф вместо города пишет: "в место пустое", из этих чтений кодекс А образовал одно: "в пустое место, близ города, называемого Вифсаидою"; Лк. XXIV, S3 — "благословляя Бога" (алеф и В) + "прославляя Бога" (D) и др.-лат. перевод = "прославляя и благословляя Бога" (А) и др.
Все эти чтения, как и многие другие, Хорт и за ним Нестле и большинство новейших исследователей считают компонированными, созданными автором антиохийской рецензии путем слияния чтений двух предшествующих рецензий или текстов (В и D)* [* Lagrange, Op. cit., pp. 135 — 136.].
Однако такие механические приемы критики едва ли можно признать правильными, и Скривенер справедливо возражает против них. Он считает, что гораздо надежнее допустить обратное явление. По его мнению, Традиционный текст (А-текст), как более древний, служил оригиналом, от которого удалялись все другие формы текста, укорачивая его.
Чтобы судить, насколько шаткой является аргументация критиков в пользу кратких чтений, остановимся на некоторых из пропусков издания Нестле, которые считаются особенно спорными. К числу их относятся: Мф. V, 44 — пропуск слов: "благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас"; XVI, 2 — 3 — о знамениях неба, предуказывающих перемену погоды; Мрк. 1,1 — пропуск слов — "Сына Божия"; XVI, 9 — 20 — отрывок о явлении Христа после воскресения Марии Магдалине и апостолам; Лк. XXII, 43 — 44 — о явлении Ангела Христу в саду Гефсиманском и о борении Спасителя до кровавого пота; XXIII, 34 — о молитве Господа со креста о прощении иудеев; Иоан. VII, 53 — VIII, 11 — отрывок о прелюбодейной женщине; XVI, 16 — пропуск слов: "ибо Я иду ко Отцу".
Принципиальное основание против подлинности перечисленных мест — это отсутствие их в кодексах Синайском и Ватиканском. Правда, указанные манускрипты подкрепляются показаниями некоторых других унциалов, несколькими древними переводами и цитатами отдельных церковных писателей. Однако внимательное исследование упоминаемых здесь источников убеждает нас, что они едва ли могут быть независимыми свидетелями, так как все они вместе с алеф стоят в прямой зависимости от кодекса В и сводятся к общему корню, каковым является Ориген и его Александрийская школа. В то же время в пользу подлинности рассматриваемых чтений говорят, за исключением трех-четырех, все остальные унциалы, почти все переводы, масса минускулов и лекционариев и большинство отцов и писателей Церкви.
Вместе с подавляющим количеством текстуальных свидетельств наши чтения имеют на своей стороне сильные доводы чисто критического характера. Нельзя, конечно, допустить, что пропуски целых стихов и отрывков были делом случайного недосмотра переписчиков. Здесь чувствуется рука смелого рецензента, который исключал из Священного текста те или иные выражения в силу известных соображений. Так, слова: "благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас" (Мф. V, 44) могли показаться какому-либо старозаконнику совершенно невыполнимыми и он опустил их. Отрывок из Евангелия (Мф. XVI, 2 — 3) о ненастной погоде оказался пропущенным по той простой причине, что в Египте, откуда произошел текстуальный тип алеф + В, такой погоды никогда не бывает. Исчезновение слов "Сына Божия" (Мрк. I, 1) из некоторых ранних списков Евангелия Марка обусловливалось исключительно еретическим влиянием. Так как Ориген пользовался этим поврежденным текстом, то он (текст) механически воспроизводился затем некоторыми отцами Церкви. Конец Евангелия Марка (XVI, 9 — 20) имеет тесную связь с предшествующим повествованием, и насколько далеко простираются наши сведения вглубь веков, к началу нашей эры, везде мы находим следы знакомства с теперешними последними 12-ю стихами. Поэтому нет достаточной причины отрицать их подлинность. Два отрывка Евангелия Луки могли быть опущены египетским справщиком текста В по следующим основаниям: первый (XXII, 43 — 44) потому, что помощь Ангела и кровавый пот могли показаться мало гармонирующими с божественной природой Спасителя, второй (XXIII, 34) потому, что он казался ослабляющим вину иудеев. Причины пропуска отрывка moixalis (Иоан. VII, 53 — VIII, 11) указаны были блаж. Августином, который писал: "произошло то, что некоторые скудные в вере или, лучше, враги истинной веры, опасаясь дать женам своим безнаказанность грешить, то, что Господь сделал в прощении прелюбодейцы, исключили из своих кодексов, как будто дал позволение грешить Тот, Кто сказал: "и ктому же не согрешай"". — "Вот причина, — прибавляет Шольц, приведя это место из Августина, — почему во многих Евангелиях (книгах) нет этого повествования о прелюбодейце. А что это отделение подлинное, едва ли можно сомневаться, когда свидетели очень многие и очень важные защищают его (подлинность), и внутренние основания благоприятствуют его подлинности"* [* Scholz, Novum Test. Graece, vol. I, 382 — 387.]. Наконец, слова "ибо Я иду ко Отцу" (Иоан. XVI, 16) оказались выпущенными в некоторых списках из текста просто потому, как справедливо утверждает Бургон, что какой-то ранний критик счел желательным привести стих 16 в согласие с 19-м* [* Burgon, The Causes of the Corruption of the Traditional Text of the Gospels. London, 1896, p. 106.]. Таким образом, как со стороны текстуальной документации, так и с точки зрения внутренней критики Традиционный текст (А-текст) имеет бесспорные преимущества перед прочими типами-текстами. Мы проследили это на целом ряде его чтений, которые считаются сторонниками унциалов позднейшими вставками. Помимо фактических данных, в защиту этих чтений говорят простые доводы разума. Если мы допустим, что они списаны с каких-то предыдущих текстов, в которые они были внесены по ошибке, то мы останемся перед вечной загадкой, так как наука таких текстов не знает. Сокращенный текст алеф + В не мог быть их источником. Если предположить, что здесь имело место вмешательство переписчиков и рецензентов, то, по справедливому замечанию Миллера и Бургона, нельзя отказать этим людям во вдохновении, подобном апостольскому: так хороши эти вставки* [* Traditional Text, p. 81.]. С другой стороны, если мы отбросим теорию "вкраплений", "сплавов", "прибавок" и вместо этого будем говорить об обратном процессе "пропусков" и "упущений" от невнимания, или незнания греческого языка, или неуместного усердия, или еретических уклонов, или вследствие других причин, — то все станет ясно и понятно. Оригинальный текст было очень легко испортить, выпуская слова, фразы, периоды; но для того, чтобы создать более объемистый манускрипт, нужна была особая обстановка, которую даже трудно вообразить.
Столь же прочную базу в текстуальном и критическом смысле имеют и все другие варианты Традиционного церковного текста (А-текста) (пропуски, перестановки слов, замена и др.), на которых мы не будем останавливаться, так как они в подавляющем большинстве относятся не к содержанию, а к литературной форме.
На основании всего изложенного мы приходим к следующим выводам. Ни один из выдвигаемых западной критикой типов-текстов не может претендовать на преимущественную древность и первоначальность. Особенно это следует сказать о В-тексте, который лежит в основе издания Нестле и всех позднейших критических изданий. Построенный на кодексах Синайском и Ватиканском, он страдает всеми теми погрешностями, которые свойственны указанным манускриптам. Достаточно сказать, что в кодексе В отсутствуют по сравнению с Традиционным текстом (А-текстом) 237 слов, 452 периода, 748 целых фраз. Далее, в том же кодексе существует 937 евангельских слов, о которых все остальные унциальные рукописи не знают ничего* [* Traditional Text, p. 78.]. Такая же приблизительно картина наблюдается и в отношении кодекса алеф* [* The Causes of the Corruption, pp. 269 — 270.]. Оба эти кодекса находятся к тому же в резком расхождении со всеми почти другими рукописными свидетельствами и даже между собой. Вполне понятно, что текст означенных рукописей не может вызывать к себе доверия. По справедливому замечанию некоторых ученых, он носит на себе следы не только небрежности, но и намеренной порчи.
К тому же самый характер вариантов заставляет отнестись к данным рукописям с большой подозрительностью. Некоторые пропуски имеют явную тенденцию умалить Божественное достоинство Христа Спасителя. Таковы, например: Мрк. I, 1 — "Сына Божия" (алеф); Мрк. IX, 24 — "Господи" (алеф и В); Лк. XXIII, 42 — "Господи" (алеф и В); Лк. XXIV, 51 — "и стал возноситься на небо" (алеф); Иоан. III, 13 — "сущий на небесах" (алеф и В); Иоан. VIII, 35 — "Сын пребывает вечно" (алеф); Иоан. XVI, 16 — "ибо Я иду к Отцу" (алеф и В) и др. Тот же характер носят замены одних слов и выражений другими. Например: Иоан. VI, 69 — вместо "Ты Христос, Сын Бога живаго" — читают "Ты Святый Божий" (алеф и В); Иоан. IX, 35 — вместо "Сына Божия" — дается "Сына Человеческого" (алеф и В) и т. д.
Целый ряд пропусков и замен слов носит на себе печать скептицизма и богословских неясностей. Так: Мф. XIX, 16 — 17 — пропущены и заменены некоторые слова, говорящие о благости Господа (алеф и В); Лк. XXIV, 46 — пропущены слова о необходимости страданий Господа (алеф и В); Мрк. III, 29 — пропущено выражение, говорящее о вечном наказании (алеф и В); Мрк. VI, 11 — пропущены слова о судном дне для города (алеф и В); Мрк. X, 21 — пропуск о взятии креста (алеф и В); Лк. IX, 55 — 56 — пропущены выражения о спасении Сыном Человеческим грешников (алеф и В); Мрк. XIV, 22 — 24 и 1 Кор. XI, 24 — пропуски в рассказе об установлении таинства Евхаристии (алеф и В); Лк. XI, 2 — 4 — искажение молитвы Господней (алеф и В) и др.
Вполне понятно, что построенный на таких свидетельствах текст издания Нестле является весьма сомнительным в своем достоинстве* [* Из всего сказанного видно, насколько неосновательны утверждения моих оппонентов, что в современном сводно-критическом тексте издания Нестле мы будто бы "имеем вернейшее богодухновенное слово Божие, 'светильник ноге' нашей и 'свет стезе' нашей, на которое мы можем смело положиться".].
Неизменно прочным и непоколебимым остается при всех текстуально-критических испытаниях Традиционный церковный текст (А-текст), принятый на Православном Востоке, но упорно отвергаемый с некоторого времени на протестантском Западе. Рукописная традиция позволяет проследить историю его шаг за шагом в непрерывной последовательности вплоть до истоков. Самой важной и спорной эпохой в судьбе этого текста являются первые четыре века, от которых не сохранилось отдельных списков апостольских творений. Но здесь на помощь нам приходят свидетельства отцов и учителей Церкви до-златоустовского периода. Тщательный выбор, сличение и проверка всех цитат из творений церковных писателей, произведенные Бургоном, с бесспорной очевидностью показали, что Традиционный церковный текст не только существовал, но он был первенствующим в интересующий нас период. Ни один из других типов текстов (В, С, D и G) не имеет столь преобладающего и решительного голоса ранних отцов Церкви в свою пользу, как Традиционный текст* [* Traditional Text, pp. 99 — 101, 118 — 121.]. Во все времена и во всех странах он был не только доминирующим, но признавался в качестве подлинного Вселенской Церковью.
Поэтому Новозаветная текстуальная критика должна возвратиться в своих изысканиях именно к нашему церковному тексту (А-тексту), который западные ученые под влиянием унциалов так долго дискредитировали. Некоторым положительным сдвигом в данном направлении явился вышедший в начале текущего века труд проф. Зодена, но и он не разрешил проблемы. В последнее время раздаются голоса (М. Vogels) за более решительный поворот к церковному тексту* [* Lagrange, Op. cit., pp. 15, 129.]. От этого текста, лучше всего представленного в издании Эльзевиров ("Textus receptus"), и должна исходить текстуальная критика при установлении первоначального текста.
Вполне понятно, что при определении достоинства отдельных спорных чтений "унциалы должны отказаться от своих узурпаторски захваченных прав неограниченного деспотизма в пользу рукописей церковных"* [* H. Глубоковский, Греческий рукописный Евангелистарий, СПБ, 1897, стр. 234.].
Сюда относятся, прежде всего, все курсивы византийского происхождения, которые при критике текста заслуживают специального и внимательного изучения. До последнего времени мнение критики было категорично и крайне неблагоприятно для курсивных манускриптов. При господстве идеи "редакций" или типов Новозаветного текста о скорописях иногда совсем не упоминалось, как о не заслуживающих внимания. Не нашли они соответствующего места и в издании Нестле.
Мы не думаем отрицать значение унциалов, но полагаем, что ради нескольких десятков таковых несправедливо и вредно жертвовать огромною массою (до 2320) скорописных манускриптов.
Основное положение унциалофилов сводится к тому, что "чем древнее рукопись, тем, естественнее думать, древнее и текст, в ней содержащийся", при этом порукою древности служит именно унциальный характер письма. Но здесь нужно заметить, что унциалы обычно не датированы и допускают большие колебания при хронологических определениях. Кроме того, antiquitas сама по себе не дает ручательства, что известный манускрипт не заражен повреждениями. С другой стороны, вполне возможно, что позднейший список снят с древнейшего и воспроизводит более подлинные чтения. Бургон по данному поводу заявляет: "Большинство существующих копий Новозаветных Писаний сравнительно позднего происхождения — от X — XIV веков нашей эры. Но что они идут от более древних манускриптов, — это самоочевидно; а что они, в главном, точно воспроизводят самые священные автографы, — в том не сомневается ни один разумный человек"* [* The Revision Revised, p. 11.]. Такой взгляд на минускулы высказывали иногда и некоторые авторитетные ученые из лагеря унциалофилов* [* Theologische Literaturzeitung, 1897, № 10, Sp. 274.]. Отсюда понятно, что критика должна уделить самое серьезное внимание скорописным свидетельствам, представляющим в большинстве своем Традиционный церковный текст.
Не менее важное значение для установления подлинного Новозаветного текста имеют греческие литургические книги, или так называемые лекционарии. До сих пор критика совершенно их игнорировала. Даже Зоден, намеревавшийся использовать в своих изысканиях всю совокупность существующего рукописного материала, отказался от лекционариев, считая, что они могут запутать вопрос. Между тем указанные памятники, количество которых превышает 1500, являются выразителями непрерывного церковного текстуального предания, охраняемого бесспорными авторитетами неослабно и в возможной неповрежденности. Стремясь быть церковными документами, эти манускрипты по необходимости старались соблюдать точнейшее согласие с церковным текстом, а последний восходит к самым древнейшим временам употребления Новозаветных Писаний при богослужебных собраниях. По этой причине в них отчетливо слышатся отголоски апостольской старины, не слишком далекой от времени происхождения Новозаветных Писаний. Как книги "официальные", они подпадали тщательному испытанному контролю церковных властей, которые всего менее склонны были искажать слово Божие. Исключения в этой области говорят скорее в пользу общераспространенного церковного типа Нового Завета. Достаточно вспомнить случай из практики блаж. Феодорита, когда он в Киррской епархии нашел в церквах Татиановский Диатессарон вместо подлинных Евангелий. Известно, что это злоупотребление немедленно было устранено епископским распоряжением* [* О строгом контроле Церкви в отношении чистоты Священного текста свидетельствует и факт исправления церковных книг в России при патриархе Никоне. Этот факт только подтверждает наши положения о преимущественной неповрежденности хранимого церковью текста, а не опровергает, как уверяет один из моих оппонентов.]. Отсюда мы вправе заключить, что значительные отклонения в церковном тексте не могли долго держаться и широко распространяться. Поэтому нельзя согласиться с утверждениями Хорта и Сальмона, будто предполагаемая "Антиохийско-сирская" ревизия произошла путем открытых исправлений господствующего текста предстоятелями Церкви* [* The Church Quarterly Review. Vol. XLIV, № 88 (July, 1897, p. 446).].
Церковно-богослужебные списки, несмотря на значительные промежутки по времени своего составления и на различия по месту происхождения и предназначения, обнаруживают в общем замечательное текстуальное согласие, каким не могут похвалиться два-три унциальные кодекса. И совершенно нетрудно найти действительную причину столь замечательного явления. "Она кроется в непрерывности церковно-тексту-ального предания, простирающегося до апостольской глубины и контролируемого всегда, всюду и с компетентностью. Почему бы именно здесь не усвоить во всем объеме и энергии принцип Викентия Лиринского: quod semper, quod ubique, quod ab omnibus? Тут поток исходит из свежего родника, течет по чистому руслу, под ясным небом и при тихой погоде, — и его прозрачные воды были менее доступны для загрязнения человеческими мудрованиями во имя кичащегося ума и в ущерб созидающей любви"* [* H. Глубоковский, Греческий рукописный Евангелистарий, стр. 225.].
Немаловажным звеном в цепи текстуального церковного предания является, далее, славянский перевод, который западная критика обходит обычно молчанием и который совершенно не упоминается и в издании Нестле. Конечно, он не может похвалиться своею древностью, но, без сомнения, своими корнями он восходит к Византии и отражает в себе текстуальный вид, господствовавший тогда в Константинопольской Церкви. Как показывают списки славянского перевода древней Кирилло-Мефодиевской редакции, в основе ее лежали лучшие греческие кодексы IV — X веков. Огромный интерес представляет также славяно-русская редакция XIV века, усвояемая свят. Алексию, митрополиту Московскому. По единодушному признанию крупнейших авторитетов, в переводе свят. Алексия мы имеем лучший из дошедших до нас текстов XIV века.
Нет сомнения, что с привлечением столь обширных материалов и при опоре на авторитет Церкви, являющейся единственной истинной хранительницей слова Божия, текстуально-критические изыскания получат ту подлинно прочную базу, которой недостает позднейшим критическим изданиям Нового Завета на Западе и, в частности, рассмотренному нами новому изданию Нестле.
А. Иванов, профессор Моск. дух. академии
|