read()) !== false) { if (strpos($file, '.') !== false) continue; $firstPage = $firstPage === '' ? $file : ''; if ($page === $file) { $selectPages .= ''; $pageExists = true; } else { $selectPages .= '' . $strPHP40203 . '

' . "\n"; } /** * Displays the footer */ echo "\n"; require('./footer.inc.php'); ?> 85;ительно.
Срок поставки 7-8 недель с момента оплаты, возможно сокращение сроков поставки по дополнительному согласованию.

Магнитопласты для рекламных магнитов

 

Вы можете оформить заказ или задать вопрос нашим менеджерам.
 

Rambler's Top100 Rambler's TopShop

 

Hosted by uCoz

ООО "Chen Yang Magnetics" ltd
Харьковская 72
625023
, Тюмень
Россия
http://www.cy-magnetics.ru
info@cy-magnetics.ru
Tel. +7 3452 622 356
Fax +7 3452 622 356
Hosted by uCoz
Artificial Crafts   ь христиан. Евсевий был свидетелем, как море поднялось и выбросило на берег тело юного мученика. Его сотоварищем по науке был Эдесий, брат Афиана, продолжавший в Александрии жизнь ученого после первого своего освобождении из рудников, потом вышедший из своего уединения, чтобы укорить Гиероклеса за бесчестие, которому этот гнусный сановник подвергал христианских дев и жен. Евсевий сидел, содрогаясь, на ступенях тирского амфитеатра, когда дикие звери на арене ложились к ногам осужденных христиан, которых потом пришлось покончить мечом. Он посещал исповедников в рудниках Феноса и передал нам впечатление, произведенное на него слепцом Иоанном. Он был заключен в кесарийскую темницу с великим учителем и экзегетом, отцом своим по духу и по чувствам, с тем, кого он называет «учитель мой Памфил» и чье имя он присоединил к собственному: он помогал этому достохвальному узнику в самых узах списывать рукописи Священного Писания и писать Защиту Оригена. Он, по всей вероятности, присутствовал при его казни и при казни молодого раба Порфирия, ставшего из раба учеником и сожженного в мантии философа, при мученичестве той толпы людей разных стран, званий и возрастов, коим исповедание Памфила широко раскрыло небесные врата. Из Палестины он, по-видимому, ездил в Египет, жестокую страну, где гонение приняло еще более варварские и уточенные формы: там он был свидетелем ужасающих истязаний. В это пребывание его в Египте дошла очередь до него: он был брошен в темницу и, если верить его противникам, вышел из нее, обнаружив малодушие. Но для обоснования этого подозрения недостаточно оказывать на двусмысленное поведение, какого держался Евсевий позднее, в движениях арианских. Кажется гораздо более вероятным, что будущий историк Церкви получил свободу вместе с другими исповедниками, когда им всем двери темницы открыл указ Галерия.

Если бы дело обстояло иначе, то нельзя было бы объяснить, как Евсевий мог быть избран в епископы в своем городе Кесарии, где он был так известен, ЧУТЬ не на другой день после своего возвращения, или по крайней мере, немного времени спустя после успокоения Церкви. Еще труднее было бы объяснить то рвение, с каким он стал разыскивать воспоминания о учениках, чтобы почтить память их. Отступник не мог бы влагать столько пламенного чувства, такое живое и задушевное красноречие в прославление людей, героизму которых он не имел твердости последовать, и поведению коих было ему кровавым укором. А между тем, это было, по-видимому, одним из первых трудов, написанных Евсевием, как только Церкви возвращено было спокойствие, и оно позволило ему вернуться к литературным занятиям. Житие мученика Памфила, на которое Евсевий ссылается в своей книг Палестинских мучениках, к сожалению утраченное, было, кажется, написано очень скоро после гонения. Есть основание думать, что первые девять книг его Церковной Истории были написаны немного спустя после Миланского эдикта, в 313 г., а пополнены были книгой десятой и последней только между 323 и 325 годами, после разрыва Константина с Ликинием. Повествование о последнем гонении, занимающее книгу восьмую и девятую, так глубоко и живо прочувствовано самим автором, что может быть приписано только свободной от какого бы то ни было упрека совести. Еще сильнее прочувствованы его личные воспоминания в статье О Палестинских мучениках, в статье, написанной, надо полагать, вслед за первой частью Церковной Истории, потому что в восьмой книг этой Истории (гл. XIII) Евсевий говорит о намерении своем написать ее. Это намерение он и не замедлил привести в исполнение в том двойном виде, в каком имеется у нас ныне это его произведение: в редакции более пространной, известной по сирским спискам, и в сокращенной, сохранившейся по-гречески и обыкновенно находящейся в рукописях между восьмой и девятой книгами Церковной Истории.

Две эти книги, в соединения с сочинением О Палестинских мучениках, представляют один из драгоценнейших источников, какие мы только имеем относительно гонения Диоклетиана на Востоке. Относительно Запада за этот период времени Евсевий остается почти немым: он говорит иногда о политических событиях, волновавших эту часть империи, но едва касается событий церковных, совершившихся там в первые годы IV-го в. Кажется, как будто, — понимая все величие напряженной борьбы, свидетелем коей он был, — епископ кесарийский хочет говорить только о том, что видел сам или узнал из первых рук, и боится ослабить свои повествования рассказом или изображением событий, происходивших далеко от обитаемых им стран. С точки зрения литературной это молчание вредит, конечно, внутреннему равновесию его Истории, отнимает у нее всемирный характер, какой она имеет в первых своих частях; но зато оно же усиливает ценность ее показаний: дойдя до своей эпохи, историк исчезает, и встает очевидец.

Что касается столетий, предшествовавших его времени, то там Евсевий, напротив, занимается и положением дел на Западе и является достаточно с ним знакомым. Правда, семь первых книг его Церковной Истории не представляют полной картины гонений, которые претерпевались верующими от Нерона до Диоклетиана, но автор дает о них часто драгоценные подробности, которых не найти нигде в другом месте. В повествовании о первых двух веках, по преимуществу, — он оказывает особенное внимание событиям и действующим лицам Церкви римской и даже других западных областей. Читая его, чувствуешь, что это — человек всестороннего, хотя иногда и плохо усвоенного знания, имевший в своем распоряжении в Иерусалиме и в Кесарии две самые богатые библиотеки христианской древности. Он сам не раз приводит в своей Истории отрывки из большого сборника древних мученических Житий, им составленного, но, к сожалению, утраченного в своем подлинном тексте. Сборник этот имел, вероятно, довольно большой объем, так как содержал в целом виде письмо лионских и вьеннских христиан о мучениках гонения Марка-Аврелия, с различными свидетельствами, относившимися к монтанизму; затем — очень длинное Страдание Пиония Смирнского, Страдание мученика Аполлония Римского, где в извлечении помещена была, кроме допроса, целая защитительная речь, произнесенная перед сенатом; по-видимому, также — послание Смирнской Церкви о мученичестве. св. Поликарпа; вероятно, еще — Страдания святых Карпа, Папилы и Агафоники, недавно открытые и, конечно, много других подлинных произведений.

Итак, что касается гонений, сочинение Евсевия разделяется на две резко отмеченные части: относительно предшествовавших его времени столетий, он старался собирать свидетельства (к сожалению, потом в большинстве утраченные) о мучениках всей Вселенской Церкви вообще; относительно гонения, которого он был очевидцем, он ограничивался событиями и именами, лично ему известными. Этого обстоятельства и той старательности, с какою Евсевий в продолжение всей своей Церковной Истории отмечает и разбирает источники тех многочисленных выдержек, которыми он сохранил нам столько отрывков из потерянных авторов, и которые местами делают из его книги как бы сплошную мозаику, — всего этого было бы, в случае нужды, достаточно для засвидетельствования критической добросовестности автора. Если иногда относительно предшествовавших времен Евсевий и мог подобно Тертуллиану и другим писателям первых веков, принять несколько апокрифических памятников, — например, отнести к императорам ходившие под их именем подложные произведения, — то надо признать, что эти ошибки у него крайне редки, и что относительно современных ему событий он приводит свидетельства только такие, которые почерпнуты из официальных источников. Вместо того, чтобы сообщать одну сущность их или совсем их переделывать, по обычаю других историков древности он их выписывает целиком, ему доставляет удовольствие воспроизводить их в том виде, в каком он их нашел. Благодаря именно такому воспроизведение драгоценных памятников, его История Церкви и получает для нас особенную ценность. Его Жизнь Константина написана в том же духе. Многие из памятников, которыми она наполнена, рассмотрены или воспроизведены у Лактанция, у блаженного Августина, у Оптата Милевийского, заимствовавших их из государственных архивов, и стоят выше всех подозрений.

В только что названной книге, главным действующим лицом которой является Константин, видно явное пристрастие историка к великому императору, сделавшему его своим доверенным другом; но это не позволяет, однако, возникнуть ни малейшему подозрению в обмане или лжи. Жизнь Константина, в которой нам придется почерпнуть много полезных сведений, была написана после смерти этого государя, и это является первым ручательством добросовестности писателя; к чести Евсевия следует также заметить, что если похвалы его умершему императору и являются нередко чрезмерными, то в этой книге они гораздо больше, чем в тех сочинениях, которые Евсевий написал при жизни своего повелителя и друга. Когда Евсевий погрешает, то погрешает умолчанием: он не вымышляет хороших сторон, он только освещает их, но он скрывает темные и проходить молчанием проступки. Тем не менее, характер Константина — в том виде, как он обрисовывается у него, остается в главных чертах своих верным истории.

Кроме повествования Евсевия, более или менее запечатленного характером личных воспоминаний, у нас имеется еще сочинение, доставляющее нам сведения о последнем гонении, об ускорявших или замедлявших его течение событиях политических, о характере его виновников и о страданиях, с твердостно перенесенных его жертвами. Книга Лактанция О смерти гонителей открывает для истории великого перелома, совершившегося в первые годы IV-го века, столько же обильный и равный по ценности, но, так сказать, еще более стремительный и бурный источник.

Хотя сочинение это последовательно описывает трагический конец всех гонителей, начиная от Нерона, — все-таки, самая большая его часть посвящена истории гонения Диоклетианова: речь о нем начинается в седьмой главе, а всех глав в книге 52. Правдивость Лактанция оспаривали еще больше, чем правдивость Евсевия: это было бы основательно, если бы необходимо было думать, будто каждый страстный писатель непременно говорит неправду, но ведь можно себе представить и такого, в котором горячая ненависть и горячая любовь соединяются с твердою решимостью оставаться правдивым. Нельзя утверждать, что у Лактанция вовсе нет преувеличений, особенно в самом тоне его книги: по его пылкой речи узнаешь в нем соотечественника Тертуллиана. Но если рассмотреть одно за другим его суждения о главных деятелях последнего гонения, то придется признать, что в общем они, по большей части, согласны с суждениями, какие произносят об этих самых людях языческие писатели IV-го в. Говорит ли Лактанций о крайней робости Диоклетиана, о его страхе перед будущим, о его скупости, о его изменчивом обхождении, о его жестокости, — он выражается так же, как оба Аврелия Виктора и Евтропий. Беспокойное честолюбие Максимиана Геркула, дурное влияние его на Диоклетиана, его вспыльчивость, жестокость, лихоимство, — все это так же строго порицается у этих писателей, как и у Лактанция. То, что Лактанций говорит о безумии Диоклетиана и о разврате Максимиана, подтверждено не подлежащим подозрению свидетельством императора Юлиана. О невежестве и надменности Галерия вместе с Лактанцием говорит и Аврелий Виктор. Нравственные качества Констанция Хлора подобно ему восхваляет Евтропий. О наглости Максенция в отношении к отцу и о ненависти, с какою относились к нему отец и Галерий, — Аврелий Виктор сообщает почти в тех же выражениях, как и христианский ритор Лактанций. Свидетельства их совпадают не только относительно характеров, но нередко и относительно самых событий. Так, Зосима, самый страстный в языческом смысле историк, совершенно одинаково повествует о различных событиях борьбы между Максенцием и Константином: он вместе с Аврелием Виктором и Аммианом Марцеллином, подобно Лактанцию, приписывает смерть Галерия ужасному нарыву. Участие Максимиана Геркула в избрании Ликиния, распри Максенция с отцом, а последнего с зятем своим Константином передаются одинаково, читаешь ли Лактанция или Зосиму, Евтропия и Виктора.

Лактанций жил в Никомидии, занимал в нем по общественному преподаванию важный пост, на который был призван самим Диоклетианом, и находился в таком положении, что мог получать отголоски из самой глубины императорского дворца, полного чиновников и служителей и, конечно, плохо хранившего свои тайны. Лактанций сделался наставником при сыне Константина и от этого государя, проведшего молодость свою при дворе никомидийском, мог получить всеообщаемые нам разоблачения. Нет необходимости утверждать, что статья О смерти гонителей была написана Лактанцием сразу после Миланского эдикта, прежде чем он вошел в близкие отношения к Константину; молчание автора касательно распри Константина и Ликиния, почтительность, с какою он говорит о последнем, показывают, что он писал до окончательного разрыва между обоими императорами, т. е. до 322 или 323 г.

Дополнетем к картине, нарисованной историками, служат некоторые Жития, одни — прямо подлинные, другие — близкие событиям, записывавшимся современниками. Памятники эти весьма малочисленны, если сопоставить их с множеством жертв, но они драгоценны по правдивости повествовании, по точности подробностей и по вписанным в них подлинным судебным допросам. Рядом с этими Житиями, в пополнение их малочисленности, должны быть поставлены довольно многочисленные Похвальные слова, произнесенные самыми знаменитыми церковными витиями IV-го и V-го века, каковы святые Иоанн Златоуст и Василий, Астерий, Максим Туринский; из самой отвлеченности ораторской речи вырисовываются у них, однако, некоторый главные черты истории знаменитых мучеников. Встречаются также знаменательные упоминания о жертвах последнего гонения во многих вероучительных и нравственных сочинениях этого времени, напр., у св. Амвросия.

Наконец, должно отметить последний источник, подлинный и по преимуществу драгоценный: это официальные протоколы, составленные по следствию, которое Константин велел произвести в Африке для разъяснения некоторых событий последнего гонения. Донатисты оспаривали избрание Цецилиана на епископскую кафедру Карфагена под тем предлогом, что посвятивший его Феликс, епископ аптонгский, выдал некогда гонителям богослужебную утварь и книги. Тогда Константин в 314 г. приказал проконсулу Африки Элиану отобрать показания по этому делу. Следствие это сохранилось, и его протокол представляет крайне любопытную картину происходивших во время гонения в одном африканском городе событий: повествователями здесь являются сами начальники, приводившие в исполнение эдикт. Шесть лет позднее, в 320 г., предметом подобного же расследования было поведение диакона Сильвана, ставшего епископом Цирты и очень замешанного в деле донатистов: этот протокол существует также, и в нем та особенность, что он включает в себе еще другой, помеченный 304 годом и излагающий обыск, сделанный куратором в доме, где собирались клир и верующие Цирты, равно как и в жилище главных хранителей священных книг. По этим памятникам строго официального происхождения, поистине как бы видишь перед глазами события, отметившие в Африке первое действие Диоклетианова гонения. Еще лучше освещаются они от сопоставления с бурными прениями собравшегося немного позднее 305 г. Циртского собора, деяния коего были частью изданы блаженн. Августином.

 

ОГЛАВЛЕНИЕ КНИГИ


 

На главную страницу www.BibleApologet.narod.ru

Рейтинг@Mail.ru

 


Возлюбленные, имея всяческое усердие писать вам об общем нашем спасении, я почел за нужное написать вам увещание подвизаться за веру, раз навсегда переданную святым.

 

Hosted by uCoz